– Я с детства страдаю метеозависимостью, – коллега не работала, ссылаясь на влияние магнитных бурь

Светлана — наше коллективное испытание на прочность. Мне иногда кажется, что ее наняли для повышения производительности труда остальных: глядя на ее ежедневный спектакль, каждый из нас начинает лихорадочно работать, лишь бы не превратиться в подобное воплощение вечного страдания. 

Не было еще такого дня, чтобы Светлана Васильевна пришла в офис в нормальном расположении духа. Ее утро неизменно начинается с тягостного вздоха, которым она надеется привлечь всеобщее внимание. Список ее недугов настолько обширен, что, кажется, охватывает всю медицинскую энциклопедию. Мы уже слышали о проблемах, о существовании которых даже не подозревали. 

Сначала в нашем дружном коллективе пытались проявлять участие. Кто-то обязательно подходил, спрашивал, что случилось, предлагал помощь. Это было нашей ошибкой. Мы сами дали ей сцену и зрителей. 

— Ой, Светлана, вам нездоровится? — как-то спросила наша стажерка Маша. 

— Голова просто раскалывается, — тут же последовал стонущий ответ. — Эти магнитные бури просто убивают. Я в интернете читала, сегодня пик солнечной активности. Мне даже встать тяжело, не то что работать. 

Она говорила это так, будто объявляла о конце света. И разумеется, работа в такие дни для нее замирала. Она сидела, уставившись в монитор с видом мученицы, изредка потирая виски, всем своим видом показывая, что совершает невероятный подвиг, просто находясь здесь. 

Поняв, что ее монологи никого не волнуют, она изменила тактику. Теперь она сама обходила кабинеты, находя новые жертвы. Ее излюбленной темой стали именно геомагнитные возмущения. Это было гениально — виноваты звезды, а не она. Не работа, не лень, а само мироздание восстало против того, чтобы она составляла отчеты. 

— Вы не чувствуете? — томно спрашивала она, останавливаясь возле моего стола. — Я вся разбитая, как будто меня катком переехали. Это же магнитные бури. Вам, наверное, повезло, вы не метеозависимые. А я с детства страдаю. 

Я молча кивала, не отвлекаясь, надеясь, что она уйдет. Но Светлана Васильевна могла стоять минуту, две, испуская в пространство волны немой мольбы о сочувствии. 

Мы все перестали реагировать. Наступила тишина. Но ненадолго. Теперь она начала приносить с собой целый арсенал «спасительных» средств: настойки, бальзамы, специальные пластыри. И щедро делилась подробностями их применения, не спрашивая, хотим ли мы этого. 

— Возьмите, это очень помогает при спазмах сосудов, — протягивала она мне маленький флакон с мутной жидкостью. — Я сама на ночь капаю. Иначе с этими бурями просто не уснешь. 

Меня всегда мучил один вопрос: когда же она успевает делать свою работу? Видимо, в краткие промежутки между жалобами и лечением она выдает некий минимум, которого хватает, чтобы ее не уволили. 

Наше спасение пришло неожиданно. Руководство объявило о переезде в новый офис с открытой планировкой, где наш отдел будет сидеть в одном пространстве с начальством. Первой, кто побледнел, услышав эту новость, была Светлана Васильевна. 

Теперь она сидит за своим столом с выражением обреченности на лице. Ее тирады о магнитных бурях и скачущем давлении стали тише и адресованы в никуда. Она понимает, что ее монологи в непосредственной близости от директора могут быть истолкованы как нежелание выполнять обязанности. 

Я не желаю ей зла. Но в глубине души надеюсь, что новый открытый формат либо заставит ее наконец замолчать, либо… Впрочем, любой из этих исходов подарит нам, наконец, долгожданную тишину и возможность работать, не отвлекаясь на ежедневные отчеты о состоянии гелиосферы.