Вышла на пенсию и решила пожить для себя, только дети не поняли мой выбор

Звонок из отдела кадров прозвучал как гимн. «Поздравляем, Нина Петровна, документы готовы!» Я положила трубку, и что-то огромное, тяжелое, что сорок лет давило на плечи, вдруг растаяло. Не грусть, нет. Освобождение. 

Первые недели были медовым месяцем свободы. Я спала, сколько хотелось. Читала запоем, не глядя на часы. Вытащила старый этюдник и краски – запах скипидара и масляной пасты вернул меня в юность, в те времена, когда мир казался холстом, ждущим ярких мазков. Я писала рассветы над парком, старые дворики, даже свой чайник с отбитой ручкой – и он вдруг стал прекрасен. Я записалась на курсы итальянского, потому что всегда мечтала поехать в Тоскану и не просто как турист, а чтобы почувствовать язык, запах оливковых рощ, вкус вина. 

Именно тогда позвонила Ольга, старшая. 

— Мам, привет! Ну как твои бесконечные каникулы? — голос дочери звучал бодро, но я уже уловила нотку деловитости. — Слушай, Кирилл на следующей неделе с футбола освобождается в шесть, а у меня совещание до семи. Не могла бы ты встретить его, покормить? Мы к восьми заберем. 

Раньше я бы сразу согласилась, автоматически. Внук – святое. Но теперь во мне что-то дрогнуло. В среду у меня было первое серьезное занятие по живописи с натурой. 

— Оленька, извини, в среду я не смогу, — осторожно сказала я. — У меня занятие в студии. Очень важное, первый раз с моделью. 

На той стороне повисла тишина. 

— Занятие? — Ольга произнесла слово так, будто это было что-то экзотическое и слегка неприличное. — Мам, ты серьезно? Ты же только вышла на пенсию, у тебя море времени! Кирилл будет расстроен. И я… Я рассчитывала на тебя. 

— Дочка, я сорок лет всех тянула. На работе, дома… Теперь я хочу немного порисовать, — попыталась объяснить я. 

— Порисовать? — Ольга фыркнула. — Ну ладно. Но мам… Ты в порядке? Может, тебе скучно? Тебе же надо чем-то заниматься, двигаться, польза должна быть! Сидеть с красками – это же… 

Она не договорила, но я услышала: «Это же ерунда». 

Через неделю приехали оба: Ольга и младший, Сергей, с женой. За чаем разговор снова зашел о моей «праздности». 

— Мам, мы волнуемся, — начал Сергей мягче сестры, но суть была та же. — Ты вдруг вся в этих хобби. А здоровье? Может, лучше в бассейн записаться? Или с внуками больше времени проводить? Польза и общение! 

Ольга не выдержала: 

— Да брось ты, Сережа! Мама просто не знает, куда себя деть! Вот я бы на ее месте – курсы какие-нибудь полезные, волонтерство! А она… Итальянский учит! Для чего? Чтобы в Италию поехать одной? В твои-то годы! Это же небезопасно! 

Я смотрела на их озабоченные лица – моих родных, любимых детей. Они искренне беспокоились. Но их забота была похожа на тесную, добротно сшитую одежду, которая вдруг стала невыносимо мала. 

— Дорогие мои, — сказала я тихо. — Я сорок лет была полезной. Надежной. Ответственной. Для начальства, для мужа (Царство ему Небесное), для вас, для внуков. Я пекла пироги и сидела с температурой у ваших постелей. Я работала, чтобы у вас были куртки получше и репетиторы. Польза – это все, что было до сегодняшнего дня. 

Я сделала паузу. Их глаза смотрели на меня с недоумением и тревогой. 

— Сейчас, — продолжила я, — мне не нужна польза. Мне нужна… душа. Моя собственная. Я хочу слышать, чего хочу Я. Пусть это будут краски, которые пахнут детством. Пусть это будут неправильные глаголы итальянского. Пусть это будет поездка в маленький тосканский город, где меня никто не знает и не ждет с пирогами. Я не «не знаю, куда себя деть». Я наконец-то знаю. И я хочу пожить для себя. Хотя бы немного. Понятно? 

Они переглянулись. 

— Понятно, мам, — наконец пробормотал Сергей. — Просто… мы привыкли, что ты всегда в заботах. Непривычно как-то. 

— Непривычно, — кивнула Ольга, вставая. — Ладно, нам пора. Позвони, если что… если заскучаешь. 

Они ушли. Они не поняли. Возможно, не поймут никогда. Их мир измеряется практичностью, пользой, графиком. Мой мир теперь измеряется красками на холсте, новыми словами на чужом языке и тишиной, которая принадлежит только мне. Это мой выбор. И это – моя свобода. Горьковатая, одинокая, но настоящая. Я сорок лет была полезной. Теперь хочу быть просто живой.