– Все скрываешь. Может, и ребенок чужой?! – сказала свекровь, когда не получила наши деньги

Я утонула в диване, прижимая к груди теплый комочек – мою трехмесячную Соню. За окном давно стемнело, а вместе с ночью навалилась знакомая усталость. Не только бессонные ночи выматывали... 

— И в каком свинарнике вы мою внучку растите? — громко прозвучало из прихожей. 

Я вздрогнула. Свекровь. Без звонка, пользуясь своим ключом. 

— Тише, пожалуйста, Галина Петровна. Соня только заснула. 

— Ага! Значит, теперь и рта раскрыть нельзя в доме? — Она намеренно повысила голос. 

— Это наш дом, — ответила я, чувствуя, как закипаю. — Мы с Максом платим ипотеку. 

— Деньгами, что подарили на свадьбу! — закричала свекровь. — Мне бы их отдали, а сами со мной жили, как положено! 

Я зажмурилась. Старая пластинка. Она требовала эти денежные средства, бормоча о «традициях». Но мы купили квартиру. 

В дверях возник Макс, только с работы. 

— Мам, ну хватит! Договорились же – никаких разговоров про деньги! 

— А что такого? — Галина Петровна нахмурилась. — Я о вашем же благе! Кстати... 

Меня пробрал холод. Ее «кстати» всегда предвещало беду. 

— Небольшие трудности... Кредит срочно гасить надо, — продолжила она. 

— Опять? — вырвалось у меня. 

— Что значит – опять? — Она резко повернулась ко мне. — У меня операция была! А вы хоть раз спросили, как я? Подавилась своими деньгами! 

— Мам, мы звоним... — начал Макс. 

— Звоните! — перебила она. — А помочь – это не про вас! Невестка только копит да жадничает! 

Соня завозилась и заплакала. Я попыталась укачать, но было поздно. 

— Видишь! — торжествующе воскликнула свекровь. — Не умеешь с ребенком! Дай сюда! 

Она потянулась за дочкой. Я прижала Соню крепче: 

— Не надо. Я сама. 

— Ого! — фыркнула Галина Петровна. — И внучку от бабушки прячешь? А я, знаешь ли, сомневаюсь, что она вообще моя кровь! 

Макс остолбенел: 

— Мама! Что ты несешь?! 

— А то! — Она скрестила руки. — Сначала деньги зажала, теперь ребенка не даешь. Есть что скрывать? Может, и не от Максима дитя? 

Соня – вылитый Макс в младенчестве. Те же ямочки на щеках... 

— Галина Петровна,  вы переборщили. 

— Что? — усмехнулась она. — Я мать! Имею право знать правду! 

— Мам, хватит! — Макс повысил голос. — Да ты посмотри, на кого она похожа! 

— Маленькие все похожи! — отмахнулась она. — А вот тест ДНК... 

Я встала, прижав рыдающую Соню. 

— Вон отсюда!  

— Что?! — Свекровь побледнела. — Мать мужа выгоняешь?! 

— Да. И ключи отдайте. Сейчас же. 

— Максим! — она метнулась к сыну. — Слышишь?! А все из-за денег! 

— При чем тут деньги?! — Я едва не плакала. — Вы обвинили в измене! Усомнились в Соне! 

— А что думать? — Голос свекрови стал визгливым. — Жадина! Все скрываешь! Может, и ребенок чужой?! 

Макс растерянно смотрел на нас. 

— Макс! — Я смотрела ему в глаза. — Ты тоже веришь в это? Тоже хочешь тест? 

Он помолчал. Слишком долго. 

— Нет! — выпалил он наконец. — Просто, чтобы мама успокоилась... 

Галина Петровна засияла. 

— Вот! Пусть докажет! 

Я посмотрела на мужа, не способного защитить. На свекровь, торжествующую в своем безумии. 

— Знаешь что? — тихо сказала я Максу. — Я ничего доказывать не буду. Ухожу. К маме. С Соней. 

— Не имеешь права! — завизжала Галина Петровна. — Ребенок остается! 

— Зачем вам внучка, в которой вы сомневаетесь? — Я уже шла за сумкой. — Макс, если захочешь увидеть дочь – звони. 

— Лиза, подожди! — Он схватил меня за руку. 

— Чего? — Я высвободилась. — Твоя мать может оскорблять меня, а ты молчишь. Или веришь ей? 

— Я не верю! — крикнул он. 

— Тогда почему "тест"? 

Он снова замолчал. Свекровь фыркнула: 

— Правильно, пусть уходит! Но Соню... 

— Хватит! — закричал Макс. — Мама! Ты совсем с ума сошла?! Как ты смеешь?! 

Галина Петровна опешила. 

— Максим, я же... 

— Нет! — Он шагнул к ней. — Как ты смеешь обвинять мою жену?! Сомневаться в моей дочери?! Из-за твоей жадности?! Из-за новой стиралки, которая тебе не нужна?! 

Он повернулся ко мне, глаза горели решимостью, которую я видела впервые. 

— Лиза, прости. Я должен был остановить это давно. 

Он обнял меня и Соню, прижал к себе. Потом сказал матери, твердо и холодно: 

— Уходи. И ключи положи. Обратно не приходи, пока не извинишься. 

Она что-то бормотала, швырнула ключи на пол и выбежала. 

Только всхлипывания Сони нарушали тишину. 

— Прости, — прошептал он. — Я верю тебе. Верю в нас. Больше она нас не тронет. Обещаю. 

Я прижалась к его плечу. В этой тишине, сквозь усталость, пробивалась надежда.