Уже по первой встрече с будущей свекровью я поняла, что она создаст нам проблемы

Первая встреча с мамой Алексея должна была стать формальностью. Мы уже подали заявление в загс, сняли квартиру. Но когда я переступила порог ее дома, поняла, что подружками мы не станем.  

— О, наконец-то, — произнесла Ирина Павловна, не двигаясь с кресла. — Алексей говорил, что ты... скромная.  

Она протянула руку для формального рукопожатия, но взгляд скользнул по моим джинсам и остановился на маникюре — я покрасила ногти в черный, как делаю всегда. Я почувствовала напряжение Алексея. Он предупреждал: мать любит элегантность. 

За ужином Ирина Павловна спросила:  

— Вы уже решили, где будете жить после свадьбы? 

— Мы снимаем квартиру в центре, — ответил Алексей, накладывая мне салат.  

— Центр? — Ее бровь взметнулась вверх. — Шумно, дорого, опасно. Ты же знаешь, Леша, я оставила тебе бабушкину квартиру в спальном районе. Там тихо, соседи приличные...  

Алексей молчал. Бабушкина квартира — его детство, его прошлое, которое Ирина Павловна охраняла как музейный экспонат.  

— Мы уже все обсудили, мам, — наконец сказал он, но в его голосе прозвучала знакомая усталость. 

— А платье ты уже выбрала? — внезапно спросила Ирина Павловна. — У моей подруги дочь работает в ателье. Они шьют классические фасоны, без этих... современных излишеств.  

Мое платье висело дома — асимметричный подол, открытые плечи. Я представила, как она щупает ткань и морщится: «Шифон? Он же мнется».  

— Спасибо, но у меня уже все готово, — улыбнулась я.  

Она кивнула, будто врач, выслушавший неубедительные оправдания пациента.  

— Леша, ты не забыл, что суббота — день памяти бабушки? Мы едем на кладбище, — сменила она тему, будто я исчезла.  

— Мам, мы договорились в воскресенье...  

— В воскресенье дождь обещают, — отрезала она.  

Алексей вздохнул. Я наблюдала, как он борется с собой.  

Перед уходом Ирина Павловна вручила мне сверток. Внутри лежала скатерть ручной вышивки.  

— Это фамильная реликвия, — сказала она. — Надеюсь, ты достаточно аккуратна для таких вещей.  

В метро я молчала, пока Алексей не спросил:  

— Ну как?  

— Она ненавидит меня, — вырвалось вдруг.  

— Не придумывай, — он засмеялся, обнимая за плечи. — Она только хочет все контролировать.  

Но я помнила ее взгляд, когда я засмеялась громче, чем следовало, за обедом. Помнила, как она поправила вазу с цветами после того, как я поставила сумку на комод. Как будто любое мое действие оставляло пятно на идеальном мире, который она выстроила для сына.  

На следующий день Ирина Павловна позвонила сама.  

— Милая, я подумала — тебе стоит сделать прическу посерьезнее на свадьбу. Эти твои растрепанные локоны... — пауза, — выглядят неопрятно.  

Я закрыла глаза, представив, как через год она будет требовать ключи от нашей квартиры «на случай ЧП», как станет звонить Алексею каждый раз, когда мы поссоримся, как купит нашему будущему ребенку одежду «правильных» пастельных тонов, презрительно щурясь на мои желтые комбинезоны.  

— Спасибо за совет, — сказала я, глядя в зеркало. — Но я все же останусь собой.  

Тишина в трубке длилась ровно три секунды.  

— Ну что ж, — ответила Ирина Павловна. — Тогда нам есть о чем поговорить.  

Когда Алексей вернулся с работы, я стояла на кухне, расстилая ту самую скатерть. 

— Твоя мама звонила, — сказала я. — Начинай привыкать.  

Он кивнул: 

— Не переживай, мы справимся. 

Но в его глазах мелькнуло что-то, от чего сжалось сердце. Сомнение? Страх? Или просто усталость от предчувствия битвы, где я — нежеланная союзница.