– Ты думала, что эта ложь будет длиться вечно? – жена обманывала меня много лет и даже не раскаялась

Комната тонула в вечерних сумерках, и только холодный свет лампы выхватывал из мрака лицо жены. Я положил перед ней на полированную столешницу конверт. 

— Прочти. Мне нужны ответы. 

Анна вынула несколько листков, и я видел, как с каждой прочитанной строчкой она белеет. Закончив, она скомкала бумагу и бросила ее на пол. 

— Как ты посмел? С какой стати ты полез в мое прошлое? Я что, не была тебе хорошей женой? 

— Хорошей женой? — я усмехнулся. — Мне нужно не оправдание, а понимание. Объясни, как ты могла подсунуть мне чужого сына? 

— Ты сам во всем виноват! — закричала она. — Ты был так холоден, так погружен в свои чертежи! Я отчаянно пыталась удержать тебя! Забеременеть не получалось! Что я должна была сделать? 

— Может, просто поговорить со мной? Или ты верила, что эта ложь будет длиться вечно? 

— Прошло шестнадцать лет! Шестнадцать! И ты ничего не подозревал! А теперь? Ты же растил Степана, водил его на рыбалку, учил жизни! Неужели все это в одночасье перечеркивается? 

— Это уже не твоя забота, — я посмотрел за ее спину. В дверном проеме стояли они. Степан и Лиза, моя девочка, прижавшаяся к брату, будто ища у него защиты. — Со Степаном я разберусь сам. А Лизу я заберу. 

— Куда? — Она опустилась на стул. 

— Подаю на развод. Мне поступило великолепное предложение из другого региона. И дочь поедет со мной. С тобой ей оставаться опасно. Кто знает, какой урок ты можешь ей преподнести. 

Возможно, это было жестоко — говорить так при них. Но я не мог молчать. Эта неделя ожидания результатов анализа была адом. Я боялся, что оба окажутся не моими. Со Степой было ясно — все выдала случайная медицинская справка. Но я молился, чтобы хоть Лиза была моей кровью. 

— Ты не можешь так поступить! — голос Анны перешел на визг. — У нас была прекрасная семья! Двое детей! 

— Один ребенок, — поправил я. — Лиза. Степан, как выяснилось, мне не родной. 

— И ты вычеркнешь его из жизни из-за клочка бумаги? 

— Он почти взрослый и все поймет. Я не стану тебя слушать. Такое предательство не прощается. 

— То есть, ты уезжаешь с дочерью, а я остаюсь одна с чужим… — она не договорила. — И на что мы должны жить? 

— Найдешь работу. Хватит паразитировать на мне. 

— Я не отдам Лизу! Суд учтет мнение ребенка ее возраста. А я сумею ее уговорить! Думаешь, трудно обвести вокруг пальца четырнадцатилетнюю девочку? 

— Ты готова использовать родную дочь в своих грязных играх? — я покачал головой. — Тебе не стыдно? 

— Нисколечко. А ты думал, я хотела становиться матерью? — Анна приняла победоносную позу. — Конечно, нет! Дети были лишь инструментом, чтобы привязать тебя покрепче. А Лизу я родила, только когда почувствовала, что окончательно теряю тебя. 

— Поздравляю, — сказал я. — Ты только что собственными словами разрушила все свои планы. У этого разговора с самого начала были свидетели. Оглянись. 

Анна резко обернулась. Увидев детей, она замерла. 

— Я… я не это хотела сказать… — залепетала она. 

— Пап, я пойду собирать чемодан, — Лиза вытирала слезы. — Только, пожалуйста, не бросай Степу. 

— Бери только самое дорогое, остальное купим новое, — я кивнул. — Степан, нам нужно поговорить. 

— Значит, я для тебя чужой? — его голос был удивительно ровным. 

— Не чужой. Просто теперь все иначе. Для меня это тоже удар. Но я не оставлю тебя одного. Я арендую для тебя жилье, буду оплачивать учебу. Решай сам, оставаться здесь или нет. 

— После ее слов, я не хочу здесь оставаться, — он ответил, не раздумывая. — Квартира — хороший вариант. 

— Ты что, тоже меня покидаешь? — Анна вцепилась в руку сына. Степан с силой высвободился. — А я? Кто будет обо мне заботиться? Я вам жизнь дала! 

— Мы поможем тебе, когда ты состаришься и не сможешь работать. А сейчас ты в полном расцвете сил. Я тоже пойду собираться. Не хочу здесь больше оставаться. 

— Хочешь переехать в другой город вместе с нами? — спросил я. — Не терять связь с сестрой? 

— Да. Я хочу быть рядом с Лизой. 

Анна пыталась устроить истерику, заблокировав выход, но ее усилия были тщетны. Дети, которых она считала своей собственностью, смотрели на нее как на чужого, неприятного человека. Она осталась у разбитого корыта, и виновата в этом была лишь сама.