– Ты должна поехать со мной! – потребовала вдруг свекровь, – мне чужие люди не нужны

Свекровь объявила о своем решении ехать в санаторий с той же неоспоримой интонацией, с какой, должно быть, отдавала приказы на своей прежней работе. 

Затем последовало невероятное. Она спокойно сообщила, что договорилась о двухместном номере, и что я составлю ей компанию. Моя голова закружилась от абсурдности требования. Я пыталась найти разумные доводы: работа, срочная выставка, Сергей. Но она апеллировала к долгу, к семье, к тому, что я для нее «свой человек». 

Вечером я выложила Сергею эту нелепицу. Но вместо поддержки увидела лишь усталую покорность. 

— Мама в годах, ей одиноко. Возможно, она просто не нашла правильных слов... 

— Она нашла их идеально! — возразила я. — Я для нее не невестка, а прислуга без выходных! И почему это должна быть я? Почему не ты? 

— Будь благоразумна, — он отводил глаза. — У меня переговоры. И потом, мужчина в санатории — это нелепо. Забота — удел женщин. 

Этот разговор, тяжелый и утомительный, затянулся далеко за полночь. Он говорил о долге, я — о границах. Мы не услышали друг друга. Я уснула в гостиной, свернувшись калачиком на жестком диване, с ощущением полного одиночества. 

Наутро Вера Петровна сама позвонила Сергею. Я слышала, как его голос становился все тише и виноватее. Положив трубку, он выглядел разбитым. 

— Мама сильно огорчена. Говорит, мы ее бросаем. Что ей одной придется ехать на все эти процедуры... Ты не понимаешь, ей действительно плохо! 

Меня на мгновение сдавило чувство вины. А что, если я и правда эгоистка? Но затем пришло холодное, твердое понимание: я не могу позволить собой манипулировать. 

Той ночью я объявила свое решение. Я не поеду. Но я нашла выход — профессиональная медсестра, которая будет сопровождать ее. Я буду на связи, приеду на выходных. Сергей смотрел на меня с удивлением, впервые видя такую решимость. 

— И что я скажу маме? — глухо спросил он. 

— Скажи правду. 

Буря, которую он предрекал, случилась на следующий день. Вера Петровна ворвалась в нашу гостиную, вся напружиненная, как тигрица. Ее слова обрушились на меня градом упреков: «Значит, ты отворачиваешься от меня? Оставляешь одну? Я всегда знала, что ты чужая!». 

Я пыталась объяснить про медсестру, но она и слышать не хотела. 

— Какая медсестра?! Мне чужие не нужны! Мне нужна семья! 

Затем она обрушилась на Сергея, и в тот момент я увидела, как он, взрослый успешный мужчина, снова стал маленьким мальчиком под властным взглядом матери. Но он выстоял. Твердо сказал: «Мама, Алиса права. Мы нашли достойный выход». 

— Ясно. Все мне ясно, — сказала она у двери. 

Когда она ушла, Сергей подошел и обнял меня. 

— Она всегда так. Это манипуляция. 

— А вдруг нет? 

— Мы предложили помощь. Она ее отклонила. Это ее выбор. 

Впервые за все дни этого кошмара я почувствовала, что мы с мужем — по одну сторону. 

В санаторий она уехала одна. Я звонила каждый день, слыша в ответ лишь односложное бормотание. Но я продолжала звонить. А потом она сама набрала мой номер, попросила забрать ее. 

Когда я заехала за ней, она уже ждала в холле, и в ее позе читалась незнакомая беззащитность. Мы молча ехали домой. И вот, глядя в окно, она тихо произнесла ту самую фразу, которая все изменила: 

— Про ту медсестру… Ты не находила еще? 
 

— Нет. Я думала, вы против. 

— Узнай, на всякий случай, чтобы номер был под рукой. 

— Хорошо. Я узнаю, — кивнула я. 

Кажется, она что-то осознала. 

i