– Ты бросаешь меня? А как же мама? – жена не ожидала, что я уйду, когда она отказалась переезжать со мной

Солнце садилось за горизонт, окрашивая стены в багрянец, когда Полина, снимая тушь перед зеркалом, бросила небрежно: 

— Тёма, мы не поедем к Кате и Максу. Мама просит помочь на даче с забором. Съездим как-нибудь потом. Ну, ничего же страшного? — Она обернулась, с лёгкой, словно извиняющейся улыбкой. 

Я отложил телефон. 

— Не поедем? Полин, мы же три недели планировали! Договорились. Они уже закупились, шашлык маринуют… У Макса же тридцатка! 

— Ну, юбилей у него будет в среду, а не в субботу. Позвоним, поздравим. Может, вечерком заскочим, подарок вручим? — отмахнулась она, продолжая возиться с косметикой. 

— Тебе не кажется, что это… неудобно? — Я встал, сдерживая раздражение. — И при чём тут дача твоей мамы? Наши планы почему-то всегда уступают её желаниям… 

Полина повернулась ко мне, глаза её вдруг стали влажными. 

— Темочка, солнышко… Не сердись. Это же мама… Она одна. Папы нет… Кому ей ещё помочь? 

Этот спектакль я знал наизусть. Вспомнилось, как мы, только что поженившиеся студенты, столкнулись с жестокими ценами на аренду. Её мама, Анна Петровна, тогда сказала сладким голосом: 

— Детки, что вы мучаетесь? У меня трешка пустует! Живите, сколько нужно! И мне веселее, и вы сэкономите. 

Я боялся «тещиного царства», но Полина висела у меня на шее: 

— Темка, зайчик, ну давай! Маме одной так тяжело… Она же добрая, ты сам увидишь! 

Анна Петровна действительно была образцом вежливости: «Доброе утро», «Приятного аппетита». Но вскоре я понял: всё, о чем мы говорим с Полей, мгновенно становится достоянием мамы. Мои робкие попытки намекнуть на личные границы Полина пресекала: 

— Ой, брось! Это же мама! Она нам только добра желает! 

Тогда внутри всё перевернулось. Надоело. Надоело до тошноты быть вечным вторым планом в её жизни с мамой. Чувство возмущения, долго копившееся, вдруг стало ясным и холодным. «Или сейчас, или никогда», — пронеслось в голове. 

— Ладно, Полин, — сказал я спокойно. — Я сегодня переезжаю к Сергею. Он в командировке, я договорился пожить. Буду искать квартиру. Ты со мной? 

Она остолбенела. Глаза округлились. 

— Тёма… Мы же… Ты бросаешь меня? Ты же знаешь, я не могу маму оставить одну! — Губы её задрожали. — Ты не оставляешь мне выбора! 

— Выбор есть всегда, Полина, — тихо ответил я. Взял заранее собранную сумку и вышел, притворив дверь. 

Прошло три дня. Я варил пельмени в квартире Сергея, когда раздался звонок. Открыл — и замер. 

На пороге стояла Полина. Рядом — её чемоданчик. Она смотрела на меня, чуть улыбаясь, но в глазах читалась тревога. 

— Что, так и оставишь жену на пороге? И пельменями не угостишь? — спросила она, вдыхая разносившийся аромат. 

Я молча отступил, пропуская её внутрь. Запах её духов смешался с паром от кастрюли. Вопросов не было. Ответ был в этом чемодане, который она поставила в углу. Мы выбрали путь. Пусть и не идеальный. А взгляд Анны Петровны, который я потом иногда ловил на себе — колючий, недобрый — стал просто фоном нашей новой, отдельной жизни.