– Только попробуй сказать про развод, – пригрозила мужу перед поездкой к дочери на свадьбу

Перрон гулко отдавался под каблуками. Я шагала легко, почти невесомо, а за спиной Сергей кряхтел, таща наш общий чемодан. А я 25 лет тянула на себе этот брак. 

— Только попробуй Марине слово про развод ляпнуть! Испортишь дочери свадьбу — пеняй на себя! — прошипела я, окидывая взглядом спешащих людей. Кто знает, не услышат ли? 

— О, это ты мастак праздники портить, — огрызнулся он, запыхавшись. — Хоть бы помогла! Не королева чай! 

— Хватит! Двадцать пять лет тебя на себе тащу — и все зря! Благодарности ноль! 

Сергей ворвался в купе первым. Я фыркнула, вкатывая чемодан с таким видом, будто это королевская карета. Он плюхнулся на нижнюю полку. 

— Это мое место! — вскипела я. 

— Глянь в билет. Твое — наверху. Вали. 

— Сергей, это не смешно! 

— А я и не шучу. Не уступлю. 

Мы замолчали. Два чужих человека в тесном купе. До Марининой свадьбы — три недели. Три недели притворяться. Потом — свобода. Накопившаяся усталость, обиды, пустота — все требовало разрыва. Мы разучились говорить, слышать, видеть друг друга. Жили рядом, но в параллельных мирах. 

Утро. В купе вошла старушка. Лицо — карта горя, седые волосы торчали беспомощно, чемодан волочился по полу. 

— Сыночек, помоги… — голос ее дрожал. 

Сергей молча задвинул чемодан. Я спустилась вниз. 

— Осторожно, пиджак! — буркнул он. 

— А зачем тут висит? Марина потом не погладит? Ой, забыла — это я всегда гладила! — я отшвырнула пиджак. 

Тихий всхлип оборвал склоку. 

— У вас все в порядке? — спросила я. 

— Извините… — прошептала она. — Мужа… хоронить еду… Колечку моего… Сорок лет вместе… 

Сергей замер. Я увидела в его глазах не привычную враждебность, а растерянность. 

— Воды? — кивнула я ему глазами. 

— Сама предложи, — буркнул он, но без злости. 

Я достала воду. Сергей молча открыл бутылку. 

— Уже не помочь… — она снова заплакала. И заговорила. О своем Коле. Как он каждый день спрашивал не про ужин, а про ее самочувствие. Как сбежал с работы, когда родилась дочь, чтобы крикнуть «Люблю!» под окнами роддома. Как чинил все в доме, даже на пенсии. 

Сергей, сначала отстраненный, слушал, не отрываясь. 

— И… не ругались? — вырвалось у него. 

— Сергей! — шикнула я. 

— Ругались, сынок, — ответила старушка. — И я уходила. Даже три раза. Один раз в сарае отсиделась, чтоб он поволновался. — Слабый лучик улыбки тронул ее губы. — Без ссор брака не бывает. Молодым кажется, время есть, вот и цепляетесь к мелочам. Поругались — и простили. Главное — что вы друг для друга значите. Извините, подышу… 

Она вышла. Я смотрела на профиль Сергея в окне — такой знакомый, родной, из другой жизни. А что, если завтра его не станет? Холодный ужас сковал грудь. Вспомнилось, как он перестал дарить цветы. Просто забыл. А я перестала ждать его с работы. Зажили своими заботами. 

Вечером старушка сошла на темной станции. Мы стояли у окна, глядя в одну точку. Нас тоже ждала станция. И выбор. 

Перрон нашего города встретил холодным ветром и яркими фонарями. Я взялась за чемодан. Сергей замер. 

— Маша… — голос его сорвался. — Может… не будем Марине говорить? Вообще? 

Я подняла глаза. В его взгляде — не упрек, не злость. Страх. Тот же, что сковал меня в купе. 

— Мы и так не собирались… до свадьбы… — пробормотала я. 

— Я про… вообще. Совсем не говорить. — Он сказал это едва слышно. 

Я резко развернулась и пошла. Шаги Сергея за спиной. Разочарование гнало его? Я замедлила шаг, обернулась. Прямо в глаза ответила:  

— Согласна.

Повернулась и пошла быстрее, пряча улыбку, рвущуюся наружу. Пусть догоняет. Пусть гадает. У нас еще есть время. И, кажется, появился шанс.