Теща сравнивает меня с тестем и всегда не в мою пользу

Хрустнула дверь, и в кухню вплыла теща, Зинаида Семеновна, с пакетом из магазина. Я мирно чистил картошку у раковины, надеясь на спокойный вечер. 

— О, Денис, ты здесь, — протянула она, ставя на стол пакет майонеза с таким видом, будто принесла Грааль. — Купила «Провансаль». Только не тот, что ты обычно берешь, а вот этот. Дороже. Мой муж, — она сделала паузу, доставая селедку, — всегда брал именно такой. Настоящий. Он понимал толк в продуктах. 

Вот оно, началось. Опять этот рефрен. «Мой муж». Безликий идеал, эталон мужских добродетелей, почивший тесть, которого я в глаза не видел, но знаю до мельчайших подробностей. И все они были безупречны. В отличие от моих. 

Жена, Света, старательно размешивала салат. Она знала, что сейчас будет. 

— Да, — Зинаида Семеновна сокрушенно вздохнула, усаживаясь и разглядывая очищенную картошку. — Он и картошку чистил по-особенному. Аккуратно, без кучи отходов. И никогда не спешил. Основательность. Это качество настоящего мужчины. А ты вот, Дениска, вечно куда-то мчишься, все делаешь на бегу. 

Я глубоко вдохнул, глядя на гладкие, как будто токарные, картофелины в миске. Сегодня. Сегодня этому придет конец. Терпение лопнуло окончательно. Годами я копил эти сравнения: как он ремонтировал розетки («только паяльником, не то что нынешние!»), как водил машину («плавно, без рывков, как по маслу!»), как слушал ее бесконечные монологи («внимательно, не перебивая!»). Мой «Провансаль» был дешевле, моя картошка – кривее, моя машина – грязнее, а я сам – вечно недотягивающий эрзац. 

— Зинаида Семеновна, — начал я. — Вы знаете, я очень много слышал о вашем покойном муже. О его выдающихся качествах. 

Она кивнула, на лице появилась скорбь, смешанная с укоризной в мою сторону. 

— Да, Денис, он был удивительный человек. Настоящая опора. Таких сейчас не делают. 

— Совершенно согласен, — я отложил нож, вытер руки. — Таких действительно больше не делают. И знаете, почему? 

Она насторожилась, почувствовав подвох. 

— Почему же? — спросила осторожно. 

— Потому что, Зинаида Семеновна, — я сделал паузу, — таких, как он, убивают в сорок пять лет циррозом печени, вызванным ежедневным употреблением водки. Понимаете? Каждый день. Без выходных. Вот эта самая «основательность», о которой вы так любите вспоминать? Она была не в том, как он чистил картошку или выбирал майонез. Она была в том, как методично, день за днем, он уничтожал себя. И оставил вас одну, а Свету – без отца в шестнадцать лет. 

Зинаида Семеновна побледнела. Света смотрела на меня – в глазах читался и шок, и… странное облегчение. 

— Я не идеален, — продолжал я спокойно. — Я тороплюсь, беру дешевый майонез, моя машина иногда грязная, и я не всегда слушаю вас часами. Но я здесь. Я живой. Я забочусь о вашей дочери, стараюсь помогать вам. И я не собираюсь напиваться до смерти. Так что, пожалуйста, перестаньте сравнивать меня с покойником. Особенно не в мою пользу. Потому что единственное, в чем он меня действительно превзошел, — это в искусстве самоуничтожения. И это не повод для ностальгии, а трагедия, которую вы почему-то упорно романтизируете. 

Я снова взял нож и картофелину. 

— Обед будет через полчаса, — сказал, не оборачиваясь. — За майонез, кстати, спасибо. Дорогой. Будет вкусно. 

Зинаида Семеновна не произнесла ни слова. Только слышалось ее учащенное дыхание. Когда я украдкой взглянул на Свету, она одобрительно кивнула и быстро опустила глаза. Мир не перевернулся. Но тяжелый, давящий миф о "муже" был, наконец, сдвинут с места. И дышать стало легче. Хотя бы мне.