Сын-вдовец встречается с женщиной, которая хочет оставить его без жилья

Мой сын, Андрей, вдовец уже три года, наконец-то начал оживать. Ирина... Она появилась полгода назад. Умная, энергичная, с таким напором, что мой тихий Андрюша, казалось, просто плыл по ее течению. Сначала я радовалась: в его глазах снова забрезжил свет. Пока не услышала этот разговор. 

Они сидели на кухне, думая, что я дремлю в комнате. Голос Ирины, как всегда, уверенный, чуть назидательный: 

— Андрей, ну подумай сам! Эта квартира — вчерашний день. Тут же ремонт нужен капитальный, район не самый престижный. Продадим, добавим мои сбережения, возьмем ипотеку — и въедем в новостройку у парка! Современно, перспективно! 

Мое сердце сжалось. Продадим? Квартиру, которую мы с покойным мужем купили ему, когда Андрей был школьником? Где прошли их счастливые годы со Светой, где теперь живет один с памятью о ней? Где всё его прошлое и настоящее? 

— Я... не знаю, Ира, — тихо ответил Андрей. — Здесь столько всего... 

— Андрюш, милый, надо смотреть вперед! — перебила она мягко, но настойчиво. — Мы же строим наше будущее. Эта квартира — как якорь. От нее надо освободиться. 

Освободиться. От дома. От безопасности. В тот вечер я не спала. Картины будущего вставали передо мной с пугающей ясностью: проданная квартира, совместная ипотека, а потом... Потом что-то пойдет не так. Ирина не выглядела женщиной, которая будет терпеть неудачу. А мой Андрей, все еще хрупкий после потери, останется ни с чем. На улице. Я чуяла беду за версту. Надо было действовать. Юридически. Без паники. 

Пригласила его на чай. Говорила спокойно, глядя в глаза. 

— Андрюша, я знаю про разговор с Ириной. Про продажу квартиры. 

Он смущенно потупился. 

— Мам, это просто идеи... Мы не решили ничего. 

— Знаю, сынок. Знаю, что тебе хочется счастья. И я этого хочу для тебя больше всего на свете. Но я твоя мать. Мой долг — тебя беречь. Даже когда ты взрослый и самостоятельный. Особенно сейчас. — Я взяла его руку. — Я прошу тебя об одном. Оформи на меня небольшую долю в этой квартире. Совсем маленькую. Одну десятую, например. 

Он отпрянул. 

— Мам! Что ты? Это же недоверие к Ире! И ко мне! Я не ребенок! 

— Это не про недоверие, Андрей. Это про гарантию. Гарантию, что у тебя всегда будет твой угол, что бы ни случилось в жизни. Что никто не сможет принять за тебя решение, которое оставит тебя без крыши над головой. — Сделала паузу. — Я не прошу денег, не прошу жить с тобой. Просто крошечную долю. Чтобы я могла спать спокойно, зная, что мой сын защищен. Ради меня. Пожалуйста. 

Он молчал долго. Смотрел в окно, на знакомые тополя. Видела, как в его глазах боролись обида, недоверие к моим опасениям и... понимание. Понимание глубины моего страха за него. Он вспомнил Свету? Вспомнил, как хрупко бывает счастье? 

— А если... если мы с Ириной решим продать и купить вместе? — спросил он наконец, без прежней горячности. 

— Тогда моя доля будет продана, и я отдам тебе все деньги. Каждую копейку. Ты знаешь это. — Я улыбнулась. — Это просто страховка, сынок. Материнская страховка. Чтобы ты не торопился, все обдумал. 

Он вздохнул. Глубоко. Потом кивнул, едва заметно. 

— Ладно, мам. Если тебе так спокойнее... Оформляем твою десятую часть. 

Слезы навернулись. Слезы облегчения. Не радости – тревога никуда не делась, – но облегчения. 

Сегодня мы идем в МФЦ. Он несет папку с документами. Идет чуть впереди, руки в карманах, плечи чуть ссутулены. Но идет. Добровольно. Ради моего спокойствия. Ради своей же безопасности, которую он пока, возможно, не до конца осознает. Я смотрю на его спину – спину моего взрослого сына, который все еще нуждается в защите.