Свёкрам не нравится, как я готовлю, но после их ухода на столе ничего не остается

Каждый их визит начинался одинаково. Звонок в дверь, поцелуй в щеку от свекрови, похлопывание свекра по плечу. Они входили в квартиру, как судьи на кулинарный конкурс, где я уже заранее проиграла.  

— Ой, а что это ты сегодня приготовила? — первым делом спрашивала Алёна Петровна, свесив нос над кастрюлей, как будто в ней был не суп, а подозрительная субстанция.  

— Уху, — отвечала я.  

— Уху? — переспрашивала она, поднимая бровь. — У нас в семье ее готовят по-другому. Рыба должна быть… — и дальше следовала лекция о правильных пропорциях, температуре и «секретном ингредиенте», который, разумеется, я забыла добавить.  

Свекор, Николай Иванович, молча водил ложкой в тарелке, словно искал доказательства моей кулинарной несостоятельности.  

— Картошка переварена, — бросал он в пространство.  

Но к концу обеда их тарелки всегда сияли пустотой. Даже хлебные крошки исчезали, будто их слизала невидимая кошка. Однажды я поймала свекра на том, что он макал палец в соусницу. Он быстро отдернул руку и пробормотал: «Ну, чтобы не пропадало».  

Целый год. Год я молчала, улыбалась, кивала на их замечания, а потом мыла посуду. Мой муж, Костя, только пожимал плечами: «Они всегда такие». Но однажды я не выдержала.  

Это случилось в прошлую субботу. Я провела на кухне полдня: лепила пельмени с говядиной и свининой, как учила бабушка, жарила луковые кольца в панировке, сбила соус из сливок и укропа. Алёна Петровна, как всегда, вздохнула:  

— Пельмени должны быть полупрозрачными, а у тебя тесто толстое.  

— Мясо суховато, — добавил Николай Иванович, разламывая вилкой пельмень.  

Но через час они оба сидели, облизывая пальцы, а соусница была выскоблена до блеска. Я чувствовала, как внутри закипает смесь обиды и недоумения.  

— Почему? — вырвалось у меня раньше, чем я успела подумать.  

Они замерли. Свекор закашлялся.  

— Что «почему»? — спросила Алёна Петровна, делая вид, что не понимает.  

— Вы каждый раз критикуете мою еду, но съедаете всё до крошки. Если вам не нравится, зачем…  

Я не отводила глаз от свекрови. Та медленно вытерла салфеткой губы, сложила ее аккуратно рядом с тарелкой и вдруг… рассмеялась. Мягко, по-девичьи.  

— Ты права, — сказала она неожиданно. — Мы ведем себя как вредные старики. Привычка, наверное.  

— Какая привычка? — не поняла я.  

Она переглянулась с мужем, тот кивнул, словно давая разрешение.  

— Когда мы только поженились, — начала Алёна Петровна, — моя свекровь, Мария Семеновна, терпеть не могла мои пироги. Говорила, что тесто как подошва. Но каждый раз, когда я пекла, она съедала три куска и прихватывала остатки домой. Я рыдала от злости, пока однажды не застала ее на кухне: она мазала мой «подошвенный» пирог маслом и приговаривала: «Зато с душой».  

— А я, — хрипловато добавил Николай Иванович, —работал в молодости поваром в столовой. Мать твоего мужа тогда только училась готовить. Суп солила так, что хоть гвозди забивай. Но я ел. Потому что… — он запнулся, потрогал край тарелки, — потому что голодные годы научили ценить еду, в которую вложили сердце. Даже если она неидеальна.  

Я смотрела на них. 

— Так вы… хвалите меня через критику? — осторожно спросила я.  

— Нет, — Алёна Петровна встала, подошла ко мне и неожиданно обняла. — Мы просто глупые. Стараемся казаться строгими, чтобы не распускаться. А на самом деле… — она кивнула на пустые тарелки, — это лучший комплимент, правда?  

С тех пор все изменилось. Теперь, когда они приходят, критика звучит, но уже с подмигиванием: «Картошка переварена, но я возьму добавки». Иногда за столом мы смеемся до слез. А пустые тарелки по-прежнему остаются лучшим признанием.