– Совсем обезумели, животное живет лучше людей! – произнесла соседка, увидев, что я покупаю для своей собаки

Тот вечерний выгул запомнился мне ледяным ветром. Я крепче завязала шарф. Рекс, мой лабрадор, терпеливо ждал у двери. 

— Спокойно, дружок, сейчас пойдем, — сказала я, поправляя ему непромокаемые сапожки на липучках. 

Сзади раздался чей-то шаг. Обернувшись, я увидела соседку Светлану. Мы переселились в этот дом почти одновременно, ограничивались кивками при встречах. 

— Какие аксессуары, — произнесла она без приветствия, кивнув на собачью обувь. — Прямо как у ребенка. 

— Соль на дорогах, — пояснила я. — Лапы портятся. 

— Ясное дело, — фыркнула она. 

Я потянула поводок, спеша уйти от ненужного разговора. 

— Нам надо идти, Рекс не любит долгих сборов. 

— Бегите, — бросила она мне вслед. — Места в самолете на Мальдивы не ждут. 

— Какие Мальдивы? — не удержалась я. 

— А разве не туда все в золотых ошейниках летают? — ее голос прозвучал ядовито. — Ладно, не задерживаю. 

Весна пришла вместе с грязью и первыми почками. В ветеринарной аптеке я выбирала витамины для Рекса, когда услышала знакомый голос. 

— Нашему дворянину целую корзину? — Светлана рассматривала мою корзину с дорогим кормом, лакомствами и игрушкой. 

— Нам хватает. 

— Надолго? — не отступала она. 

— Месяца на полтора, если экономно. 

— Полтора месяца! — она свистнула. — Это ж… целое состояние! 

— Все мы по-разному распределяем бюджет, — пожала я плечами. 

— Бюджет, — она покачала головой. — Словечко. У меня вот путевку в лагерь сыну пришлось в рассрочку брать. А у вас — игрушки для пса. По-моему, это просто лишняя трата. Раньше собаки кости глодали и не жаловались. 

— Времена меняются, — вздохнула я, направляясь к кассе. 

— Меняются в сторону безумия, — громко, чтобы слышали другие покупатели, заявила она. — Когда животное живет богаче людей. 

Я расплатилась и вышла, не ответив. 

В общем чате дома однажды вечером всплыло сообщение: «Собака из 4-й квартиры оставляет грязные следы в лифте. Примите меры.» Я знала, что это про нас. Рекс после прогулки всегда чистый, но кто-то явно искал повод. 

— Мы пользуемся ковриком у лифта, — написала я. — Если есть конкретные замечания, прошу в личку. 

— Коврик! — тут же отреагировала Светлана. — У них и коврик специальный, и дверь бронированная, а у нормальных людей коврик — это половичок у ржавой железки. Может, хватит уже выставлять напоказ? 

— Я лишь забочусь о своем питомце, — ответила я. 

— Забота — это когда детям на молоко хватает, — парировала она. — А остальное — показуха. 

Я закрыла чат. Объяснять что-то было бесполезно. На следующее утро мы столкнулись со Светланой в подъезде. Она выносила мусор. 

— Ваши послания в чате весьма красноречивы, — сказала я. 

— А что? Правда глаза колет? У меня двое детей, игрушки с алиэкспресс, а ваш пес с заграничными паштетами. Это нормально? 

— Мои финансы — не ваша забота, — бросила я. — Мы с мужем работаем сутками. Я не обязана оправдываться за каждую потраченную на собаку копейку. 

— А я обязана смотреть на это? — ее глаза сверкнули. — Обязана чувствовать себя нищей из-за вашего роскошества? 

— Вы чувствуете то, что хотите чувствовать, — сказала я и, развернувшись, пошла прочь, держа за поводок Рекса. 

Больше я не отвечала на ее выпады в чате. Мы встречались взглядами в лифте — молчаливые, непробиваемые. Иногда мне казалось, что я вижу в ее глазах не только злость, но и усталость. Однажды поздним вечером, возвращаясь с собакой, я увидела, как она сидит на лавочке у подъезда, сгорбившись, и смотрит в пустоту. Рекс, не помня зла, подошел и ткнулся носом в ее руку. Она вздрогнула, но не оттолкнула его. 

— Уходи, — сказала она ему, но рука непроизвольно почесала его за ухом. 

Потом раздался звонок ее телефона, и она, поднявшись, быстро ушла, не глядя на меня. 

Ничего не изменилось. Она по-прежнему бросала в мой адрес колкости при встрече, а я пропускала их мимо. Я просто жила, гуляла с Рексом и покупала ему сапожки, которые, как я знала, вызывали у Светланы такую ярость. Это была моя жизнь. А ее — ее. И мы продолжали соседствовать, разделенные не только стенами, но и пропастью непонимания, которую ничто, казалось, не могло преодолеть.