Сестра залезла в постель к моему мужу — «мне было страшно одной»

Мы живем втроем уже полгода. После того как Юля в четвертый раз поругалась с матерью и собрала чемодан, я не смогла сказать «нет». Сестре двадцать три, мне — двадцать семь. Муж Вадим сначала ворчал, что однокомнатная квартира тесная, но быстро сдался: «Пусть поживет, пока не встанет на ноги». Юля вставать на ноги не торопилась. Она устроилась официанткой, но через месяц уволилась — «надоели тупые клиенты». С тех пор лежала на нашем диване, смотрела сериалы и говорила, что ищет «работу по душе».  

Вадим терпел. Он по натуре тихий, как стена, за которой можно спрятаться. Мы с ним познакомились в институте, потом поженились. Иногда мне кажется, мы живем по инерции: он — программист, я — продавец. Дом, работа, сон. Юля вписалась в этот ритм, как диссонанс.  

Сегодня утро началось как обычно. Вадим еще спал. Юля тоже – на диване в кухне. Когда я вернулась из ванной, протирая лицо полотенцем, застала такую картину. Она лежала на моей стороне кровати, прижавшись к Вадиму. Его рука бессознательно обнимала ее талию, лицо уткнулось в подушку. Юля не спала. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, будто ждала этого момента. На ней была моя ночнушка — та самая, шелковая, которую я купила на годовщину свадьбы.  
— Мне было страшно одной, — сказала сестра, не отводя взгляд.  

Я не двинулась с порога. В ушах застучало: «Страшно». Юля знала, что я не выношу это слово. В детстве она будила меня по ночам, чтобы я прогоняла «чудовищ из-под кровати», в пятнадцать звонила из заброшенных домов, где тусовалась с друзьями, в двадцать просила приехать, потому что «в подъезде темно». Страх был ее козырем, билетом в мою жизнь.  

— Вставай, — сказала я. Голос прозвучал чужим.  

Она потянулась, как кошка, и села, поправляя бретельку. Вадим крякнул, перевернулся на спину.  
— Ты же не подумала ничего плохого? — Юля фальшиво засмеялась. 

Я посмотрела на мужа. Его спина, покрытая родинками, которые я помнила наизусть. Рука, теперь беспомощно свисавшая с края кровати. Он не виноват. Он просто спит.  
— Выходи, — приказала я.  

На кухне Юля включила чайник, будто ничего не случилось.  
— Ты слишком остро всё воспринимаешь, — она достала мою кружку с надписью «Лучшая жена». — Я просто замерзла.  
— В июле?  
— Ну да. Кондиционер дул.  

Я вспомнила, как две недели назад нашла ее в своем халате, как вчера заметила следы помады на бокале Вадима. Она тогда пожала плечами: «Ты же не ревнуешь? Мы же сестры».  

— Ты переходишь границы, — сказала я.  
— Какие границы? — она налила кипяток, и пар заслонил ее лицо. — Ты мне как мать. Ты же всегда защищала меня.  

«Защищала». Когда отец ушел, а мать запила, я в шестнадцать готовила Юле завтраки, ходила на родительские собрания. Она плакала в моей кровати, а я гладила ее по волосам и шептала: «Ничего, я с тобой». Теперь ее волосы пахли моим шампунем.  

— Ты должна съехать, — выдохнула я.  

Юля поставила чашку так резко, что кипяток разлился на стол.  
— Ты шутишь? Из-за какой-то ерунды?  
— Это не ерунда.  

Она закатила глаза:  
— Ну конечно. У тебя же идеальная жизнь. Муж, работа, а я — помеха. Ты всегда хотела избавиться от меня!  

Я не ответила. Вспомнила, как вчера Вадим спросил, не устала ли я от такого «общежития». Как он все реже смеялся за ужином. Как я сама перестала спать без света, потому что Юля включала музыку ночью.  
— У тебя есть неделя, — сказала я.  

Вадим не спросил, почему Юля упаковывает вещи. Он просто помог отнести коробки в такси. Когда машина тронулась, я поймала ее взгляд в зеркале заднего вида. Все те же широкие глаза, которые требовали: «Защити».  

Но на этот раз я повернулась и взяла мужа за руку. Его ладонь была теплой, шершавой от клавиатуры.  

— Все хорошо? — спросил он.  
— Да, — ответила я.