Сестра, которая обманом забрала квартиру у родителей, теперь просит моей помощи

Родители всегда считали, что семья — это святое. Возможно, поэтому они доверили оформление документов на квартиру старшей сестре. Марина окончила юрфак, работала нотариусом, и когда речь зашла о разделе наследства после бабушки, все казалось логичным: «Она разберется лучше нас». Я не спорила. Зачем? Мы же сестры.  

Через месяц после оформления мама позвонила мне в слезах: оказалось, Марина убедила родителей подписать договор дарения на ее имя. «Для упрощения процедуры», — говорила она. Родители, плохо понимая юридический язык, доверились. Когда я потребовала объяснений, сестра холодно заявила: «Квартира теперь моя. А вы все здесь просто прописаны».  

Мы судились два года. Адвокаты разводили руками: договор составлен безупречно. Марина использовала знание законов, чтобы выжать из родителей последнее. Они, опустошенные, переехали ко мне в двушку. Отец, перенесший инфаркт, каждую ночь стонал в полголоса: «Как же так?..»  

Прошло пять лет. Я сменила работу, взяла ипотеку, чтобы снять с родителей хоть часть нагрузки. Марина тем временем продала квартиру, купила новостройку в центре, выложив в соцсетях фото с хештегом #успех. Блокировала меня везде, будто мы не делили одну кровать в детстве, не хоронили вместе деда.  

И вот сегодня утром она позвонила.  

— Привет, — голос звучал так, будто между нами не было многих лет молчания. — Мне нужна помощь.  

Я молчала.  

— У Максима… — она назвала имя своего сына, моего племянника, которого я видела лишь на старых фото, — проблемы с сердцем. Нужна операция в Германии. Деньги есть, но… — она сделала паузу, будто собираясь с силами, — но меня внесли в черный список из-за просрочек по кредитам. Переводы блокируют. Могла бы ты…  

— Нет, — прервала я.  

— Ты даже сумму не спросила! — в ее тоне зазвенела привычная надменность.  

— Ты украла у родителей не только квартиру. Ты забрала их веру в людей. Папа до сих пор пьет таблетки от давления, глядя в стену. Ты думаешь, я забуду, как они плакали, собирая чемоданы в съемную квартиру?  

— Это было давно! — крикнула она. — Ты хочешь, чтобы ребенок страдал из-за наших старых обид?  

Я закрыла глаза, представив мальчика, которого не знала. Возможно, он действительно болел. Возможно, это была очередная ложь. Но даже если правда — какое право она имела ставить меня перед таким выбором?  

— Ты научила меня, — сказала я медленно, — что родство не гарантирует ничего. Помнишь? «В бизнесе нет семьи, есть интересы». Так вот, мой интерес — защитить то, что осталось. У меня свои долги, родители, которым я заменяю и дочь, и сиделку. Иди к своим друзьям с хештегами. Или возьми кредит под свою новую квартиру.  

Она бросила трубку.  

Мама, услышав мой разговор утром, молча обняла меня. 

— Прости, — прошептала она. — Это я сделала ее такой… Слишком много позволяла.  

— Нет, — ответила я, гладя ее седые волосы. — Это она сама выбрала — стать волком. А волкам помогать нельзя. Они не меняются. Они просто приходят, когда им холодно.  

Вечером я проверяла почту и наткнулась на письмо с неизвестного адреса. Вложение — медицинское заключение на немецком языке. Я не стала искать переводчика. Даже если это не подделка — я не богиня, чтобы спасать тех, кто разрушил мою жизнь.  

Иногда мне снится детский голос Марины: она кричит «Не бойся!» и тянет меня из реки, в которую я упала в семь лет. Тогда я верила, что она всегда будет защищать меня. Теперь понимаю: та сестра умерла. Осталась только женщина с чужими глазами, для которой даже родня — просто валюта.  

Я не жалею о своем «нет». Жалость — роскошь для тех, кого не предавали.