Родня пришла без приглашения, но молодая пара отказалась их пускать

День выдался на редкость тёплым для начала апреля. Мы с Димой неспешно возвращались из парка, где провели чудесные три часа, просто гуляя по извилистым дорожкам и строя планы на будущее. Весна всегда настраивала меня на мечтательный лад, особенно в такие солнечные дни, когда воздух пропитан ароматом пробуждающейся природы.

— Представляешь, через год в это время мы уже будем гулять с коляской, — я мечтательно прижалась к плечу мужа, поймав его тёплую улыбку.

— Если повезёт, то и раньше, — Дима легонько коснулся губами моей макушки. — Главное, чтобы всё прошло хорошо.

Мы как раз подходили к подъезду нашей новой девятиэтажки, когда я заметила знакомые фигуры у входной двери. Сердце тревожно ёкнуло — тётя Галя с дядей Серёжей. Я сразу узнала её яркое красное пальто и его массивную фигуру в тёмном плаще. В руках тёти громоздились пакеты из супермаркета — явный признак того, что они настроились на долгие посиделки.

Дима рядом со мной едва заметно напрягся. Я кожей почувствовала, как изменилось его настроение — он терпеть не мог незапланированные визиты. Особенно сейчас, когда мы только-только начали обживаться в собственной квартире, наслаждаясь каждой минутой уединения.

— Настенька! — тётя Галя расплылась в широкой улыбке, заметив нас. — А мы тут решили вас навестить! Погода такая чудесная, думаю — дай загляну к племяннице, давно не виделись. Пирожков напекла, знаю же, как ты их любишь!

Я почувствовала, как внутри всё сжалось. С одной стороны — это же тётя Галя, которая практически вырастила меня после смерти мамы. Сколько вечеров я провела в её уютной кухне, доверяя самые сокровенные секреты... А с другой — мы с Димой специально планировали этот вечер для себя. У нас должен был быть особенный разговор...

Дядя Серёжа, будто почувствовав моё замешательство, виновато улыбнулся:

— Галь, может мы не вовремя? — но тётя только отмахнулась:

— Как это не вовремя? Для родных всегда время есть! Или вы нам не рады?

В её голосе появились первые нотки обиды, от которых у меня внутри всё похолодело. Я знала этот тон — он предвещал бурю. Тётя Галя всегда остро реагировала на любой намёк на отказ, считая это личным предательством.

Дима осторожно положил руку мне на плечо, молчаливо давая понять, что поддержит любое моё решение. Но я уже чувствовала, как внутри растёт что-то новое, незнакомое — желание отстоять наше личное пространство, даже если это причинит боль тем, кого я люблю.

Весенний ветер трепал полы тётиного пальто, а в воздухе всё ещё пахло свежестью и новыми начинаниями. Я набрала в лёгкие побольше воздуха, готовясь произнести слова, которые могли изменить наши отношения навсегда...

— Тётя Галь, — мой голос прозвучал тише, чем хотелось бы, — вы бы хоть позвонили заранее...

Я не успела договорить. Тётино лицо мгновенно изменилось, словно кто-то стёр с него улыбку мокрой тряпкой. В глазах появился тот особый блеск, который я помнила с детства — предвестник бури.

— Позвонить? — она переложила пакеты из одной руки в другую, и я заметила, как побелели костяшки её пальцев. — Это что же получается, теперь к родной племяннице нужно записываться на приём? Как к стоматологу?
Дядя Серёжа кашлянул, переминаясь с ноги на ногу:

— Галь, ну правда, может...

— Молчи! — оборвала она его. — Ты посмотри, Серёж, до чего дожили. Я эту девочку на руках носила, когда Танечка... — её голос дрогнул на упоминании моей мамы, — когда Танечки не стало. Ночами с температурой сидела, в школу водила, а теперь, значит, звонить надо? Предупреждать?

Каждое её слово било точно в цель. Я почувствовала, как к горлу подступает предательский ком, а в глазах начинает щипать. Тётя знала, куда бить — чувство вины всегда было моим самым уязвимым местом.

— Галина Петровна, — голос Димы прозвучал неожиданно твёрдо, но спокойно. Я благодарно сжала его руку. — Дело не в том, что мы вам не рады. Просто у каждой семьи должно быть своё пространство. Мы с Настей...

— А-а-а, вот оно что! — тётя резко повернулась к нему. — Это ты её научил родню за порог не пускать? В твоей семье, небось, так заведено? Настя у нас раньше другой была — добрая, отзывчивая. А теперь что же? Замуж вышла и сразу родных забыла?

— Тётя Галя! — я наконец нашла в себе силы повысить голос. От её несправедливых обвинений что-то внутри меня словно надломилось. — Ты же знаешь, что это неправда. Дима здесь ни при чём. Просто мы правда планировали сегодня побыть вдвоём. У нас важный разговор...

— Важный разговор? — она горько усмехнулась. — Важнее родной тёти, значит? Той, что тебя вырастила? А помнишь, как ты ко мне прибегала каждый раз, когда что-то случалось? Когда первое сердечко разбили, когда с работы уволили? Тогда, значит, важные разговоры были не нужны?

На площадке повисла тяжёлая тишина. Где-то этажом выше хлопнула дверь, послышался детский смех. Обычные звуки обычного дома, но сейчас они казались такими неуместными...

Я смотрела на тётю — такую знакомую и вдруг такую чужую. Её седые волосы выбились из-под шапки, щёки раскраснелись от волнения. Сколько раз эти руки обнимали меня, утешая? Сколько раз этот голос напевал колыбельные? И вот теперь...

— Знаете что, — Дима сделал шаг вперёд, закрывая меня плечом, — давайте все успокоимся и договоримся. Мы можем встретиться в выходные, например. Устроить настоящий семейный обед. Но сейчас...

— Обед? — тётя издала короткий смешок. — Нет уж, спасибо. Не хочу навязываться. Вижу, мы тут лишние. Пойдём, Серёжа! — она развернулась так резко, что пакет в её руке накренился, и яблоко выкатилось на пол, глухо стукнувшись о бетон.

Я машинально наклонилась за яблоком, но замерла, услышав тётин голос — тихий, звенящий от обиды:

— Не трудись, Настенька. Ничего подбирать не нужно. Всё уже подобрано и расставлено по местам. — Она поджала губы, и я с болью узнала этот жест — точно так же она реагировала на любое разочарование в жизни. — Ты теперь взрослая, самостоятельная. Своя жизнь, свои правила. Что ж, флаг тебе в руки, как говорится.

— Тётя Галя, — я шагнула вперёд, чувствуя, как предательски дрожит голос. — Давай просто спокойно поговорим. Ты же знаешь, как я тебя люблю...

— Любишь? — она горько усмехнулась, и эта усмешка полоснула по сердцу острее ножа. — А знаешь, раньше я тоже думала, что любовь — это когда двери всегда открыты. Когда не нужно звонить и спрашивать разрешения. Когда радуются при встрече, а не придумывают отговорки.

Она помолчала секунду, словно собираясь с мыслями, а потом добавила с той особой интонацией, которую приберегала для самых тяжёлых моментов:

— Танечка... твоя мама... она бы не одобрила. Она всегда говорила: семья — это главное. А ты...

Я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги. Упоминание мамы в такой момент было подобно удару под дых. Перед глазами всплыло её лицо — такое, каким я его помнила: светлое, с лучиками морщинок у глаз от частых улыбок. Что бы она сказала сейчас? Правда ли не одобрила бы?

Дима подхватил меня под локоть, и его прикосновение вернуло к реальности. Я вдруг отчётливо поняла: мама хотела бы, чтобы я была счастлива. По-настоящему счастлива, а не загнана в угол чувством вины и обязательств.

— Галина Петровна, — тихо произнёс дядя Серёжа, впервые за весь разговор обращаясь к жене официально, — пойдём домой. Пусть дети живут как хотят. Не нам их учить.

— Вот именно — не нам, — отрезала тётя. — Только потом пусть не прибегают со своими проблемами. Хотят жить отдельно — пусть живут. Я больше навязываться не буду.

Она решительно направилась к лестнице, но на последней ступеньке обернулась. В её взгляде мелькнуло что-то... тоска? сожаление? На мгновение мне показалось, что она хочет что-то добавить. Но момент прошёл — тётя расправила плечи и начала спускаться, чеканя каждый шаг.

Дядя Серёжа задержался. Он смотрел на нас с какой-то усталой мудростью во взгляде.

— Ты это... не переживай сильно, — проговорил он, неловко потирая шею. — Она отходчивая, ты же знаешь. Просто... — он замялся, подбирая слова, — просто ей тяжело принять, что её девочка выросла. Что у тебя теперь своя семья, свои порядки.

Он протянул руку, будто хотел погладить меня по голове, как в детстве, но остановился на полпути.

— Ладно, пойду я. А то она там одна... — он махнул рукой в сторону лестницы и, помедлив ещё секунду, двинулся вслед за женой.
Мы с Димой остались одни на площадке. В подъезде эхом отдавались удаляющиеся шаги, а у моих ног всё так же лежало выпавшее яблоко — ярко-красное, с жёлтым бочком. Совсем как те, что тётя Галя выращивала в своём саду...

На пятый день мы с Димой отправились в магазин за продуктами. Я как обычно взяла пачку любимого тётиного чая — по привычке, и только потом вспомнила, что она больше к нам не придёт. В горле встал ком, я еле сдержала слёзы прямо там, в супермаркете.

Всю дорогу до дома мы молчали. Я знала — Дима хочет сказать, что всё правильно сделали, но не говорит. Не хочет давить. А я всё думала: вот тётя сейчас, наверное, свой сериал смотрит. Или может, пельмени лепит — она всегда это делала, когда нервничала...

Вечером позвонил дядя Серёжа. Я глянула на экран телефона и чуть не выронила его из рук.

— Настюха? Ты это... как там?

— Нормально, дядь Серёж, — я старалась говорить спокойно, но голос всё равно дрожал.
— Слушай... — он помолчал немного. — Тут такое дело. Галя моя... В общем, извелась она вся. Третью ночь не спит толком.

Я закусила губу. Представила, как тётя ворочается в своей кровати, смотрит в потолок...

— Вчера альбомы старые достала, — продолжал дядя. — Всё фотки твои перебирает. Особенно где ты маленькая совсем, с Таней... А потом плачет. Думает, я не вижу.

— Дядь Серёж...

— Погоди, не перебивай. Слушай, что скажу. В воскресенье приходите с Димкой, а? К двум часам. Галя пирожки испечёт. С яблоками, как ты любишь.

Я сжала телефон:

— А она... она знает, что ты звонишь?

— Ха! — фыркнул дядя. — Сама послала. То есть, не послала конечно. Сказала так: "Серёжа, позвони им, спроси... ну... надо же знать, сколько теста ставить". Вот такие дела.

Я невольно улыбнулась. Это было так похоже на тётю — придумать какой-нибудь хозяйственный повод, лишь бы не сказать прямо: "Я соскучилась".

В этот момент на лестничной клетке что-то загремело. Я выглянула за дверь и обмерла: в пролёте между этажами мелькнуло красное пальто.

— Дядь Серёж, — прошептала я в трубку. — А тётя... она случайно не у нас сейчас?

— А то! — хохотнул он. — "Пойду, говорит, до магазина". А сама, я видел, в вашу сторону потопала. Второй раз уже за день. Всё никак не решится подняться.

— Тёть Галь! — я высунулась на лестницу. — Тёть Галь, поднимайся! Чай как раз горячий!

Сверху послышалось сопение, потом шаги. Тётя медленно спустилась на нашу площадку. Глаза красные, нос опух.

— Я тут... мимо шла, — пробормотала она.

— Ага, — я шмыгнула носом. — Мимо. В третий раз за день?

Мы посмотрели друг на друга и вдруг обе расхохотались. Я обняла её — маленькую, родную, пахнущую корицей и домом.

— Ох, Настька, — тётя погладила меня по голове. — Что ж ты со мной делаешь? Вся измучилась, места себе не нахожу...

— А ты со мной что делаешь? — я всхлипнула ей в плечо. — Я второй день этот чай твой любимый везде с собой таскаю. Как дура...
— Настюш, — тётя отстранилась, вытерла глаза краем платка. — А может... может, окна вам помыть надо? А то смотрю — грязные совсем. В воскресенье, после пирожков...

Это была наша давняя традиция — мыть окна вместе. С музыкой, разговорами, а потом обязательно чай с пирожками...

— Конечно надо, тёть Галь. Очень надо.