– Раз так, с этого дня домашние обязанности делим поровну, – ответила я мужу

Его глаза, которые обычно излучали теплоту, теперь смотрели на меня как на незнакомку. Я ждала этой фразы два года. С тех пор, как родилась Маша, и мой мир сузился до подгузников, бесконечной готовки и тикающих часов, отсчитывающих минуты до его прихода с работы.  

В тот вечер я, как обычно, мыла посуду после ужина. Лена, наша старшая, ревела из-за тройки по математике, а Маша размазывала кашу по столу. Андрей в это время листал новости в телефоне, периодически вставляя: «Да ладно, подумаешь, оценка!» или «Смотри, Машка-то как рисует!». Его спокойствие взорвало меня.  

— Ты вообще понимаешь, что я делаю с утра до ночи? — гнев прорывался наружу, и я не стала его сдерживать. — Готовка, уборка, уроки, больницы, садик... Ты приходишь, садишься и — всё. Ты хоть раз спросил, как я?  

Он опустил телефон, смущенно потер затылок:  

— Ну, ты же не работаешь...  

Тогда я достала блокнот. Там я неделю записывала каждую задачу: «7:00 — завтрак, 8:30 — отвести Лену в школу, 9:00 — магазин, 10:30 — развивашки с Машей...» Список занимал две страницы мелким почерком. Сунула ему под нос:  

— Вот моя «неработа». Хочешь попробовать?  

Андрей пробежался глазами, изменился в лице. Но гордость взяла верх:  

— Думаешь, я не справлюсь? 

— Раз так, с этого дня домашние обязанности делим поровну! — ответила ему. 

— Давай! —  согласился муж. 

На следующий день начался эксперимент. Мы составили график: четные дни — его очередь готовить и убирать, нечетные — моя. Суббота — общие дела.

Воскресенье — выходной, если все сделано.  

Первое утро Андрея было комедией ошибок. Он забыл, что Лене нужно собрать проект по биологии, поэтому вместо каши на завтрак были яичница и паника.

аша, увидев, что папа льет молоко мимо чашки, залилась смехом. Я сидела на кухне, кусая губы, чтобы не вмешаться. «Его очередь», — напоминала я себе, пока он бегал между микроволновкой и кричащей дочкой.  

К вечеру он был неузнаваем. Грязная посуда заняла раковину, Лена опоздала на танцы, а суп напоминал прозрачное озеро.  

— Как ты это делаешь каждый день? — он упал на диван.  

— Привычка, — пожала я плечами, ликуя внутри: он, наконец, увидел.  

Следующая неделя превратила его в скептика. В среду он забыл купить хлеб, в четверг — погладить Ленину форму, а в пятницу устроил скандал из-за горы носков.  

— Почему я должен это терпеть? — он топал ногами, как наша пятилетка.  

— Потому что это не терпение, а жизнь, — ответила я спокойно. — Моя жизнь.  

В субботу мы убирались вместе: он мыл полы, я вытирала пыль. Вдруг он остановился, оперся на швабру:  

— Слушай, а как ты успеваешь все запоминать? У меня в голове каша.  

— Потому что у меня нет выбора, — сказала я, и в голосе прозвучала горечь, которую я давно прятала.  

Он подошел, обнял за плечи:  

— Прости. Я думал... Не знаю, что я думал.  

С тех пор график остался, но исчезло главное — невидимая стена между нами. Андрей научился немного готовить и проверять Ленины уроки без напоминаний. Я же обнаружила, что «поровну» — это не про идеал, а про попытку. Иногда он забывает вынести мусор, иногда я срываюсь из-за разбросанных носков. Но теперь мы видим друг друга.  

А еще я вернулась на работу. Всего на полдня, но эти часы стали моим глотком воздуха. В первый день Андрей прислал фото: он и Маша, оба в фартуках, лепят пельмени. Подпись: «Не суди строго, шеф».