– Приказы твоей матери на меня не действуют, – объяснила мужу, почему живу своим умом

Я знала, что выйти замуж за Егора — значит выйти замуж и за его маму. Анна Степановна была не просто свекровью, она была генералиссимусом семейной жизни. Ее слово — закон, ее мнение — истина в последней инстанции. И ее приказы... они сыпались как град. 

— Марина, убери эти волосы с лица, похоже на метлу!  

— Надень фартук, когда готовишь, ты же новое платье испачкаешь! 

— Почему ваза стоит не по центру? Сейчас же переставь! 

Я пропускала мимо ушей, чтобы не обострять. Я думала, это цена за любовь Егора, за наш общий дом. Но перелом наступил в прошлую субботу. Мы отмечали день рождения свекрови. Я выставила на стол сервиз, подаренный моей мамой – изящный, тонкий, с нежными сиреневыми цветами. Свекровь вошла, окинула стол орлиным взглядом и ткнула пальцем: 

— Этот сервиз немедленно убери. Поставь мой, красно-золотой. Он солиднее. И салфетки должны быть бордовые, а не эти твои бледные. 

Егор уже доставал злополучный красно-золотой сервиз из буфета, не дожидаясь моей реакции. Но в своем доме я решала сама. Подошла к мужу, который неловко замер с тяжелой чашкой в руке. 

— Егор, — сказала я тихо, но так, чтобы слышала и его мать, — поставь на место. Сервиз остается. 

Анна Степановна побледнела, ее глаза округлились. Егор растерянно посмотрел на меня, потом на мать. 

— Марина, не начинай... Мама же сказала... — начал он виновато. 

— Приказы твоей матери на меня не действуют, — отрезала я. — Я живу своим умом и решаю, как и что делать. Потому что это мой дом. Потому что я взрослый человек. 

— Как ты смеешь! — прошипела Анна Степановна, вставая. — Я старше! Я знаю, как надо! 

— Знаете, как надо вам, — поправила я ее. — Но не мне. И не Егору. Посмотри на него, Анна Степановна. Он тридцать пять лет исполняет твои приказы. И где он? Тот самый талантливый архитектор, о котором ты всем рассказывала? Он боится сделать шаг без твоего одобрения! Даже на работе! 

Егор остолбенел. 

— Ты... что ты говоришь? — прошептал он. 

— Правду, — ответила я твердо. — Ты отказался от проекта своей мечты – реставрации старой усадьбы – потому что мама сказала, что это «неперспективно и грязно». Ты не пошел на повышение в другую фирму, потому что она решила, что «там ненадежно». Ты живешь по ее указке, а не по своему разуму. А я не хочу так. Я не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в вечное ожидание команды твоей мамы. И я не хочу, чтобы ты так жил. 

Анна Степановна что-то кричала, но ее голос превратился в далекий гул. Все мое внимание было приковано к Егору. Он смотрел на меня. В его взгляде не было гнева. Был шок. Он медленно покачал головой, как бы отгоняя наваждение. 

— Ты права, — произнес он тихо. Потом поднял голову и посмотрел на мать, которая замолкла, пораженная. — Мама... уйди, пожалуйста. Нам нужно поговорить. Без тебя. 

Она открыла рот, чтобы возразить, но увидела его лицо – незнакомое, твердое. Молча, задыхаясь от обиды, она ушла в другую комнату. 

Егор подошел ко мне. 

— Прости, — сказал он хрипло. — Я... я просто не понимал. Что это так... что это тебя так убивает. И меня... Этот проект... я до сих пор вижу его во сне. 

— Никогда не поздно, — шепнула я, чувствуя, как комок в груди начинает таять, сменяясь осторожной надеждой. 

— Да, — он кивнул. — Никогда не поздно жить своим умом. Начать... с этой самой усадьбы. Если они еще не отдали проект другому. Поможешь? 

Я улыбнулась, сжимая его руку. Битва еще не выиграна, но самый главный приказ – приказ молчать и подчиняться – был наконец-то отменен. Нашим собственным, совместным решением.