Моя невеста много ест – боюсь, что не смогу ее прокормить в браке, поэтому думаю о расставании

Я сижу на кухне с чеком из супермаркета в руках и пытаюсь дышать глубже. Цифры пляшут перед глазами: 9 630 рублей. За неделю. Нас двое. Соседская семья из четырех человек, кажется, тратит меньше. В холодильнике уже пусто, хотя я загружал его вчера. 

Мы познакомились в кондитерской. Она ела эклер с таким блаженством, будто это первый десерт в ее жизни. Щеки розовели, глаза закрывались, а пальцы в кремовой помадке казались смешными и бесконечно милыми. Тогда я подумал: «Как здорово — человек, умеющий радоваться мелочам». Теперь эти мелочи сложились в гирю на моей шее.

— Андрюш, ты где? — ее голос из спальни звучит сонно, как всегда по субботам. — Я хочу блинчики… С джемом и сгущенкой. И яичницу с беконом. И кофе с тем ирландским сиропом, помнишь? 

Помню. Сироп стоит 890 рублей за маленький флакон. Последний закончился три дня назад. 

— Давай сходим в кафе? — предлагаю, чтобы отсрочить поход в магазин. 

— Опять? — она появляется в дверях. Ее рыжие волосы растрепаны, а в зеленых глазах — детская обида. — Там порции такие маленькие… А ты готовишь вкуснее. 

Раньше этот комплимент заставлял меня парить. Теперь я считаю калории и рубли. 

— Ты сегодня такой тихий, — ее рука тянется к тарелке с ветчиной. — Работа замучила? 

«Работа» — отдельная история. Я подрабатываю по ночам переводами, чтобы покрыть ее завтраки. Она же уволилась с должности ассистентки повара, потому что шеф «не ценил ее креативность». С тех пор ее кулинарные эксперименты съедают наш бюджет быстрее, чем она успевает сказать «Я немного поем, пока готовится ужин».

Вчера я нашел ее список на холодильнике: «Креветки, краб, мидии, мраморная говядина…». Рядом — мои каракули: «Макароны, фарш, яйца». Ее записка поверх: «Дорогой, давай попробуем это вместо твоего странного болоньезе?» 

Странного. Полкило макарон — 70 рублей. 

— Андрей? — она смотрит на меня. — Ты же не против, если я закажу пиццу? Ты так долго возишься… 

— Мы уже потратили… — начинаю я, но она целует меня в щеку, перебивая. 

— Спасибо, родной! Ты лучший! 

Пока она выбирает на телефоне большую «Четыре сезона» с двойным сыром, я вспоминаю маму. Она голодала в 90-е, работая на двух работах, и до сих пор хранит гречку прозапас. «Главное, чтобы в доме хлеб был», — говорила она, когда я отдавал последние деньги за кроссовки. Теперь я понимаю ее страх. Хлеба у нас нет. Зато есть десять видов сыра в контейнерах с этикетками «Не трогать! Для салата!». 

— Знаешь, что я придумала? — Катя смотрит на меня с восторгом, облизывая палец с томатным соусом. — Нам нужен двойной холодильник! В магазине видела шикарный, всего за 96 тысяч! 

Я молчу. В кошельке — 3 000 до зарплаты. Ее родители, владельцы сети пекарен, присылают ей деньги, но Катя тратит их на кулинарные мастер-классы. В прошлом месяце она научилась готовить утку. Утка стоила 2 500. 

— Может, сначала подумаем о… экономном меню? — осторожничаю я. 

Она замирает. 

— Ты… стесняешься меня? — ее голос срывается. — Я же не виновата, что у меня метаболизм быстрый! 

Это ложь. Она поправилась на 15 кг, но я молчу. Страшнее лишнего веса — ее глаза, когда она ест. В них столько жадности, будто еда спасет ее от чего-то. От меня? От жизни, где вместо карьеры шеф-повара она стала невестой переводчика с долгами? 

Утром нашел ее за поеданием моей порции овсянки. 

— Прости, — сказала она, не поднимая глаз. — Ты так медленно идешь… 

Чек в моей руке мнется. 9 630. Завтра — еще. И послезавтра. Или я просто слабак, который не может накормить женщину, за которой ухаживал?