Меня выдали замуж, потому что был хороший жених, а потом он показал свое истинное лицо

Мне было всего восемнадцать, когда я вышла замуж за Фёдора. Да, сейчас это звучит дико, но тогда мне казалось, что всё происходит как надо. Я хотела учиться, мечтала стать медсестрой, помогать людям... Но нет, мои планы быстро закончились, как только он появился в нашей жизни.

— Ой, какой хороший мальчик, — причитала мама. — Вежливый, набожный, работает на скорой, Богу служит...

А я-то что? Меня мама и отчим, такие правильные, такие "божьи", сразу к нему, как в клетку, запихнули. Мол, с таким ты точно не пропадёшь. А то вдруг в тебе отцовские гены проснутся — и понеслось... До сих пор не знаю, что за гены такие страшные были у папы.

Сначала Федя был почти идеален — ну, с виду. А как только я стала его женой, началось: работать мне нельзя, сидеть дома надо, мол, женщинам положено дом вести и детей растить, а не по больницам бегать. Он всё "смирение, послушание", как мантру повторял. А мне-то всего восемнадцать... Я слушалась.

Только в двадцать шесть я забеременела. Арсений родился — крошечный, капризный, сон урывками. Я не спала ночами, сама вся на нервах. Помощи — ноль.
— Федя, пожалуйста, подержи Арсю хотя бы полчаса, я просто в душ схожу, — умоляла я.

— Ты что, мать или кто? — огрызался он. — Мне на работу с утра, а ты тут с соплями не справляешься? Угомони его!

Обидно было до слёз. Я не роботом была, мне нужно было хоть немного тепла, поддержки... Позвонила маме, думаю, может она поймёт, пожалеет...

— Не наговаривай на мужа, — отрезала она. — Он у тебя святой человек! Работает, молится! А ты... ну, ты всегда была чересчур эмоциональная.

А святой мой потихоньку начал выпивать. Знаешь, какая гадость — когда муж воняет перегаром, а потом лезет к тебе с "ты мне обязана"?

— Жена должна служить мужу, — шептал мне в ухо своим пьяным голосом. — Бог так велел.

И я служила. Потому что выбора не было. Потому что страх сковывал.

Однажды ночью Арсений снова начал плакать, а Федя уже с перекошенным лицом начал орать:

— Ты это нарочно! Хочешь, чтоб я с ума сошёл?! Заставлю тебя слушаться!

Он бил кулаком по стенам, а потом... ударил меня. Я успела отложить малыша в кроватку, иначе бы — страшно представить...

А потом он просто улёгся и уснул. Вот так — отлепил по лицу жене, разбудил полдома криками и храпит, как ни в чём не бывало.

Утром я ходила с опухшим лицом. Он увидел, замер. И что ты думаешь? Ни слова. Ни "извини", ни "прости". Только заперся в комнате и несколько часов молился.

Я смотрела на него и думала: Господи, неужели это и есть моя жизнь? Родители отмахнулись. Подруг у меня толком не было — все "друзья" были его знакомыми.

Когда он ударил меня второй раз, я просто взяла сына, запихнула пару вещей в сумку — и ушла. На такси, с остатками денег. Куда? К маме.

Она открыла дверь, посмотрела на меня сдержанно.

— Мне некуда больше идти, — прошептала я.

— Ну заходи, — нехотя сказала она.

— Мам, я больше не могу... — голос дрожал. — Он пьёт, он орёт, он поднимает руку. Ты понимаешь, мне даже пожаловаться некому...

Мама вздохнула и, не глядя в глаза, сказала:

— Ты просто слишком чувствительная. С твоим характером нужен такой строгий мужик. Ты вся в своего отца.

— А что с папой было не так?! — сорвалось у меня.

Она махнула рукой. Опять. Всю жизнь махала. А я вдруг вспомнила... На свадьбе он был. Тихий, молчаливый. Сунул мне конверт и записку: “Если вдруг понадобится — звони.”

Спустя три дня Федор пришёл... на коленях. Приполз. Разводил спектакль перед мамой. Мол, "прости", "исправлюсь", "без вас не могу".

Мама растаяла. И я, глупая, поверила. Вернулась.

Федя держался месяц. Потом начал мстить. Забрал мою карту, на которую приходили деньги на Арсения.

— Федя, нам есть нечего. Верни карту или купи еду! — умоляла я.

— А ты обо мне подумала, жирная ты корова? — выдал он, мерзко ухмыляясь. — Я на тебя смотреть не могу.

Я вскинулась:

— А сам ты в кафе жрёшь, как король! Я видела чеки!

И за это получила не просто пощёчину. Он бил меня. Не останавливался. Я упала. Очнулась — сын плакал. Я подошла, взяла его на руки и прошептала:

— Потерпи, малыш. Мы выберемся. Обещаю.

В голове всплыла та самая записка от отца. Я трясущимися руками нашла её, набрала номер.

— Папа... папа, это я... забери нас. Я больше не могу...

Голос в трубке был спокойный, но уверенный:

— Диктуй адрес. Я еду.

Я разрыдалась. Не от страха, а от облегчения. Он помнил. Он пришёл. Он приедет. Теперь всё изменится.