– Меня твой отец тоже «любил», – боялась, что дочь повторит мою судьбу, и постоянно ждала подвоха от ее новой семьи

Моя дочь собирается замуж. Смотрю на нее и сердце сжимается. Училась бы, строила жизнь, нет же... 

— Мам, ну что ты. Я же его люблю. И он меня. — Катя смотрела в окно. 

— Любовь? — Я не сдержала горький смешок. — Я-то знаю, что это значит. Меня твой отец тоже «любил». А потом — работай одна, таскай на себе всё. Или ты уже... — Я вдруг замолчала, вглядываясь в её профиль, в едва уловимое изменение в осанке. — О господи, Катя, ты беременна? 

Она молча опустила голову. Комната поплыла перед глазами. Я увидела не её, а себя семнадцатилетнюю. 

Я покинула наш маленький городок с одной мыслью: только не повторять судьбу матери. Она трудилась уборщицей в школе, её руки вечно пахли хлоркой, а жизнь — бесконечным дефицитом. Я поступила в текстильный техникум в областном центре. Мир казался ярким и послушным. По вечерам подрабатывала официанткой. Там и встретила Сергея. Старше, с уже взрослой, как мне тогда казалось, усталостью в глазах. Он заходил пить кофе после смены на заводе, шутил, оставлял щедрые чаевые. А однажды подарил книгу стихов, которую я в витрине разглядывала. Я поверила в сказку. 

Потом я забеременела. Я сказала ему вечером, выйдя на крыльцо кафе. 

— Сереж, у меня... ребёнок. 

Он кивнул. 

— Ничего. Распишемся. Жить будем. У меня зарплата есть. 

— А учёба? — спросила я тихо. 

— Какая учёба? — Он посмотрел на меня. — Кто с малышом возиться будет? Моя мать давно умерла, твоя далеко. Справимся. 

Свадьбу отмечали на кухне у его мастера. Потом родилась Катюша. Потом началось: «Ужин холодный!», «Деньги кончаются!», «Ты что, целый день дома сидишь и ничего не делаешь?». Его пальцы, которыми он так нежно касался моей щеки, научились сжиматься в кулак. Когда он в пьяной ярости чуть не задел люльку, я, закутав дочь в одеяло, просто ушла. На вокзал. Обратно в свой город, к матери. 

С тех пор прошло двадцать лет. Мы с Катей выживали в маминой двушке. Я устроилась на фабрику, потом стала бригадиром. Всё для дочки. Чтобы она училась, чтобы вырвалась. А она... Она встретила этого Дениса. Студента, сына вполне обеспеченных родителей. 

— Мам, у них большая квартира. Его мама, Алла Сергеевна, говорит, что будет помогать. Я просто возьму академический отпуск. 

— Жить будешь у них? — спросила с тревогой. 

— Конечно. Там же места много. А ты к нам приходи. 

Внутри всё закипало от старого, знакомого страха. 

— Нет! Будешь жить здесь, со мной! Под присмотром! 

— Мама, — Катя вздохнула. — Мы все тут друг другу мешать будем. А так у тебя наконец-то своя жизнь появится. Может, и человека встретишь. 

Какая уж там жизнь. Всё, что было во мне светлого, он, Сергей, давно растоптал. Остались только я, работа и эта девочка, которая сейчас повторяет мои ошибки. 

Но Катя не послушалась. Сыграли скромную свадьбу, и она уехала в просторную квартиру своих новых родственников. Я ждала развязки. Ждала, когда позвонит в слезах: «Они меня заедают!». Звонила сама, выспрашивала, выискивая признаки надвигающейся бури. 

— Ну как, придирается свекровь? Наверное, каждую крошку со стола сметаешь? 

— Мам, да перестань. Алла Сергеевна — золото. Мы с ней даже в кино вместе ходили. 

Не верилось. Должен же был подвох быть. 

На первый день рождения внучки я пришла, как на разведку. Всё вокруг сияло покоем и достатком. Алла Сергеевна, женщина моего возраста, но какая-то мягкая, обнимала Катю за плечи, называла «дочка». 

— Ну что, — не удержалась я, отведя Катю в сторону, — играют в добрых родственничков? Скоро истинное лицо покажут. 

— Знаешь, мама, — вдруг сказала Катя, — иногда людям можно просто верить. 

В этот момент в прихожей стало шумно. Вошёл Владимир, муж Аллы, а с ним — незнакомый мужчина. 

— О, Татьяна, вы уже здесь! Познакомьтесь, мой друг, Павел. Музыкант и, между прочим, заядлый турист. Он только что с Алтая вернулся! 

Павел улыбнулся, протянул руку. Мы разговорились за чаем. Я ловила на себе взгляд дочери — тёплый, понимающий. Алла Сергеевна подливала чай, и в её взгляде не было ни капли торжества или жалости. Была лишь радость. 

Провожали меня все вместе. Павел предложил довести до дома — путь, мол, не близкий. На пороге я, вдруг смутившись, обняла Катю. Крепко, как в детстве. 

— Будь счастлива, дочка. Прости меня. 

— Всё хорошо, мама. Всё только начинается. 

Мы вышли с Павлом в прохладный вечер. Он рассказывал о северном сиянии, а я молчала, глотая незнакомый, щемящий воздух возможностей. Возможно, она права. Возможно, не у всех тропинок, начавшихся так похоже, должен быть один и тот же конец. И где-то там, впереди, может быть, и правда, только начало.