Дочь ругается, что я поддерживаю хорошие отношения с её бывшим мужем

Дочь стояла в дверях кухни, сжимая в руках сумку так, будто хотела швырнуть ее в меня. В ее голосе чувствовалась ярость.  

— Ты опять звонила ему! 

Я аккуратно поставила чашку, стараясь не пролить кофе. 
— Лена, мы просто обсуждали...  
— Не надо! — она резко махнула рукой, точно отрезая воздух. — Ты обсуждаешь со мной внуков, а с ним — как у него дела на работе? Серьезно, мама?  

Она была права. Накануне я действительно спросила Дениса, как он справляется после сокращения. Но не из вежливости. Он ответил односложно, голосом человека, который месяцами не слышит своего имени.  

— Он отец твоих детей, — пробормотала я, понимая, как это звучит.  
— Бывший отец! — закричала она. — Он забывал их забирать из сада, срывал алименты, а ты... Ты спрашиваешь, не хочет ли он супчику!  

Я замолчала. Она не знала, что три месяца назад он привез мне лекарства, когда у меня подскочило давление. Не знала, что каждое утро он шлет фото собаки, которую они купили вместе, и я пересылаю их детям. Для нее он — предатель. Для меня — человек, который когда-то плакал на кухне, узнав, что у нее будет первый ребенок.  

— Он одинок, — осторожно сказала я.  
— А я что, не одинока?! — ее голос сорвался. — Ты думаешь, легко растить двоих одной? Но ты же не звонишь мне каждый день, не спрашиваешь, как дела на работе!  

Она смотрела в окно, стиснув зубы, чтобы не заплакать. Я знала этот жест с детства.  

— Ты хочешь, чтобы я перестала с ним общаться? — спросила я, хотя боялась ответа.  
— Хочу, чтобы ты перестала притворяться, будто он хороший! — она повернулась, и я увидела, как ей больно. — Ты видела синяк под глазом у Кати? Она упала с велосипеда, пока он «забыл» присмотреть за ней. Ты знаешь, сколько раз я покрывала его перед детьми? Говорила, что папа занят, а не то, что ему плевать...  

Я встала, чтобы подойти, но она отшатнулась.  
— Не надо. Ты уже выбрала, кому верить.  

Дверь захлопнулась. Я осталась стоять, повторяя в голове ее слова.  

Мы не мирились две недели. Она не отвечала на звонки, присылала внуков с няней. А вчера Денис прислал сообщение: «Спасибо, что выслушали. Больше некому». Я не ответила.  

Сегодня утром Катя, моя старшая внучка, рисовала за столом, когда внезапно сказала:  
— Бабуль, а папа спрашивал, как твое давление.  

Я замерла.  
— Когда?  
— Вчера. Пока мы у него были.  

Лена запретила мне видеться с ними у него дома. Говорила: «Не хочу, чтобы ты лезла в наши отношения».  

— И что ты ответила? — спросила я, стараясь говорить ровно.  
— Что ты съездила к врачу. Он кивнул и дал мне конфету.  

Я закрыла глаза, представив его: ссутулившегося в пустой квартире, раздающего конфеты как извинения.  

Когда Лена пришла за детьми, я не выдержала:  
— Почему ты не сказала, что он спрашивает обо мне?  

Она застегивала Кате куртку, не поднимая головы.  
— Потому что это не твое дело.  
— А если он изменился? — рискнула я.  

Она резко выпрямилась:  
— Ты хочешь сказать, я должна простить его? За все?  
— Нет. Но я могу.  

В ее глазах промелькнула растерянность.  

— Почему? — спросила она тише.  
— Потому что ненависть — тяжелая ноша. Я не хочу, чтобы ты ее тащила.  

Она молча взяла детей за руки и вышла. Но в дверях обернулась:  
— Он звонил тебе сегодня?  
— Нет, — соврала я.  

Правда была в том, что я сама не взяла трубку. Впервые за пять лет.