Бывший муж попытался меня шантажировать собственным ребенком, но все обернулось против него самого

На экране высветился номер бывшего мужа. Сердце ёкнуло – Денис звонил только тогда, когда что-то было нужно. Обычно – деньги. 

— Алло? — голос прозвучал натянуто-сладким. — Света, солнышко, как дела? Марик спит? 

— Спит, — ответила я коротко, напрягаясь. — Что случилось? 

— Да вот, беда, — вздохнул он с театральной скорбью. — Знаешь, у меня сейчас уникальная возможность сорвать куш на новом проекте. Но стартовый капитал нужен, причем срочно. Сумма... ну, немаленькая. Сто пятьдесят тысяч. 

Я остолбенела. 

— Денис, откуда у меня такие деньги? Я же одна с ребенком, работаю, еле концы с концами свожу! 

— Ой, не скромничай, — его голос стал маслянистым. — Я же знаю, твоя мама тебе помогала. И квартира у тебя хорошая... Можно что-то заложить, продать. Варианты есть всегда, если очень захотеть. 

— Захотеть? — во мне начало закипать. — Это нереально. И почему я должна это делать? 

Тут слащавость исчезла, как будто ее и не было. Голос стал жестким, металлическим. 

— Потому что, Света, я могу серьезно осложнить тебе жизнь. Очень серьезно. Я подам в суд на пересмотр графика встреч с Мариком. Буду требовать равные права. А то и вовсе – основное место жительства для него со мной. У тебя, знаешь ли, условия не идеальные. Одна, работаешь допоздна... А у меня, — он сделал паузу, наслаждаясь, — скоро будет и стабильный доход, и новая жена, готовая стать заботливой мачехой. Суды, экспертизы... Это долго, дорого и нервно. Для тебя. И для Марика. 

Он шантажировал меня нашим сыном. Моим воздухом, моим смыслом. Он думал, я сломаюсь. Заплачу, побегу занимать деньги у всех, лишь бы он не трогал моего ребенка. 

Но я была уже не той запуганной женщиной, которую он бросил. Годы борьбы за себя и сына закалили меня. И включили инстинкт самосохранения. Все звонки на моем телефоне записывались. 

— То есть, ты предлагаешь мне сто пятьдесят тысяч, чтобы ты... не отнимал у меня сына? Прямо сейчас? Это и есть твоя "уникальная возможность"? 

Он не почувствовал ловушки, услышав лишь желаемую нотку страха. 

— Ну, если называть вещи своими именами, — усмехнулся он, — то да. Я считаю это справедливой компенсацией за моральный ущерб и гарантией спокойствия для всех. Особенно – для Марика. Думай быстро, Света. У меня завтра важная встреча с инвесторами, деньги нужны к утру. 

— Понятно, — сказала я ровно. — Жди звонка. 

Я не стала ждать утра. Через час я была в офисе моего адвоката, Анны Викторовны. Она слушала запись. 

— Цинично. И очень, очень глупо с его стороны, — заключила она. — Запись разговора, где прямо вымогаются деньги под угрозой ограничения родительских прав? Это не просто нарушение, Светлана, это готовый компромат. 

На следующий день, ровно в десять утра, Денис пришел ко мне, потирая руки, уже предвкушая легкие деньги. Его встретила Анна Викторовна. Я сидела молча. 

— Денис Олегович, — начала адвокат ледяным тоном, — моя доверительница просила передать вам ответ на ваше вчерашнее... предложение. 

Она включила диктофон. Его голос, наполненный самодовольной угрозой, заполнил комнату. Я видела, как кровь отливает от его лица, как расширяются глаза от ужаса и осознания собственной чудовищной ошибки. 

— Это... это подлог! — попытался он возразить. 

— Экспертиза легко подтвердит подлинность, — парировала Анна Викторовна. — Или мы сразу идем с этим в суд? И в полицию – по статье за вымогательство? Или, как минимум, к судебным приставам – для пересмотра ваших прав на свидания с сыном в сторону их существенного... ограничения? Возможно, только под присмотром? Решайте быстро. У меня через час прием у судьи. 

Он смотрел на меня, и в его взгляде уже не было ни капли прежней наглости. Только паника и немой вопрос: "Как ты посмела?". 

Я встала. 

— Ты хотел играть в грязные игры, Денис. Ты выбрал моего сына оружием. Теперь игра окончена. Правила установила я. И первое правило – никогда не угрожай тем, что для матери дороже жизни. Убирайся. И помни: каждое твое неверное слово, каждый неверный шаг – и эта запись найдет своего адресата. 

Он вышел, не сказав ни слова, понуро сгорбившись. Дверь закрылась. Он сам загнал себя в угол. А я? Я просто защищала своего ребенка.