Брат набрал кредитов без необходимости, а обвинил во всем родителей

Всегда казалось, что мой брат Миша – центр вселенной. С детства. У него были лучшие игрушки, первый велосипед, потом – крутой телефон, пока я донашивала его старый. Родители, особенно мама, смотрели на него с обожанием: «Мишенька у нас умница, Мишенька добьется всего!» Я научилась не завидовать, просто отодвинулась в тень. Работала, училась, строила свою жизнь без фанатичной родительской поддержки. Миша же… Миша привык, что мир вращается вокруг него. 

Потом он решил «раскрутить бизнес». Кафе? Или маркетплейс? Я толком не вникала, он говорил витиевато, с важным видом, а родители кивали, ловя каждое слово. Он всегда умел подать себя. Я лишь заметила внезапный прилив роскоши: новая машина (не новая, как выяснилось позже, а в кредит, но очень дорогая), дорогие часы, постоянные посиделки в ресторанах. «Инвестиции, сестренка! Надо вкладываться, чтобы зарабатывать!» – бросал он мне снисходительно, когда я робко спрашивала, не многовато ли трат. 

А потом все рухнуло. Неожиданно и громко. 

Вечером раздался звонок, перевернувший все. Мама рыдала так, что я едва разобрала слова: «Приезжай… Срочно… Миша… Кредиты…». Я мчалась, представляя самое страшное. 

Дома царил хаос. Отец сидел за столом, ссутулившись, лицо серое. Мама металась по кухне, всхлипывая. А Миша… Миша стоял посреди комнаты. Не сломленный, нет. Он был красен от гнева, его глаза метали молнии. На столе перед отцом лежала стопка бумаг – договоры, просроченные счета, требования банков. Суммы заставили бы онеметь и меня, но у меня просто не было таких денег даже в мыслях. 

— Ты сошел с ума?! – вырвалось у меня, едва я переступила порог. – Что это?! 

Миша резко повернулся ко мне, его взгляд был полон ненависти. 

— А ты что здесь забыла? Прибежала поучать? – он фыркнул. – Это все их вина! – он ткнул пальцем в сторону родителей, и мама всхлипнула громче. 

— Чья вина? Что ты несёшь? – я не понимала. 

— Их! – закричал он, и слюна брызнула у него изо рта. – Они меня таким воспитали! Не научили деньгам распоряжаться! Вечно твердили, что я самый лучший, самый умный! Вот я и поверил! Думал, могу все! А они… они не остановили! Не сказали «стоп»! Потакали! Если бы они дали мне больше в детстве, я бы не чувствовал себя ущемленным! Не гнался бы за статусом! Это их недолюбленность во мне говорит! 

Я остолбенела. Глядела на этого тридцатилетнего мужчину, срывающегося на крик, обвиняющего в своих долгах, сравнимых со стоимостью нашей квартиры, пожилых родителей, которые отказывали себе во всем, лишь бы у него было самое лучшее. 

— Мы… мы старались, Мишенька… – прошептала мама, протягивая к нему дрожащие руки. – Всегда хотели как лучше… 

— Как лучше?! – он истерически засмеялся. – Посмотрите, к чему ваше «лучше» привело! Я в долгах как в шелках! И не смейте мне пенять! Вы виноваты! 

Меня затрясло. От невероятной, всепоглощающей ярости и отвращения. 

— Ты… – мой голос звучал громче его крика. – Ты просто жалкий трус. И эгоист. Взял кредиты, которые никогда не сможешь отдать, на свои глупые понты. А теперь ищешь, на кого свалить. На родителей? Которые последние гроши тебе отдавали? Которые верили в твою «успешность»? Ты не мужчина. Ты – грязь. 

Он хотел что-то крикнуть в ответ, но я уже не слышала. Я видела только лицо отца – внезапно постаревшее на десять лет, и мамины руки, беспомощно опущенные. И эту стопку бумаг – немых свидетелей его жадности, глупости и чудовищной неблагодарности. Миша выбежал, хлопнув дверью. А мы остались. Среди развалин не его жизни, а нашей. С осознанием, что тот, кого мы любили, оказался не просто слабым, а подлым. И горечь этой измены, этой лжи, брошенной в лицо самым близким, как ком грязи, навсегда останется у меня во рту.