– У нас в роду все с техническим складом ума, одна ты пошла в мать, – свекровь с золовкой были враждебно настроены к моей дочери

Все началось с этого рокового дневника, лежавшего на столе. Я еще с порога услышала гневный голос мужа. Сергей стоял посреди гостиной, а наша Катя, прижавшись в углу дивана, пыталась стать невидимкой. 
 
— Ты хоть понимаешь, что это такое? — он повернулся ко мне, и в его глазах бушевала настоящая буря. — Кол! У своей собственной тети! Позор! 
 
— Сережа, успокойся, — я попыталась вставить слово, но он был неумолим. 
 
— Спокойно?! После этого? Марина — профессионал, у нее авторитет! Если она поставила единицу, значит, так и есть! 
 

Я взглянула на дочь. По ее лицу текли слезы. В ее молчании читался немой укор. Я знала, какие у них сложные отношения с сестрой Сергея, хоть внешне все и держались на показной вежливости. Марина с самого начала относилась к Кате с холодной строгостью, словно видя в ней какую-то врожденную неполноценность. 
 
— Пап, я просто забыла формулу... — прошептала Катя. 
 
— Не забыла, а не учила! — отрезал он. — С завтрашнего дня — никакого телефона, никаких прогулок. Будешь сидеть и подтягивать алгебру. Бабушка с тетей помогут. 
 
У меня сжалось сердце. Помощь свекрови и ее дочери была сродни допросу. Я видела, как они смотрят на Катю — с плохо скрываемым раздражением и снисхождением. 
 
На следующий день я пошла с ней к свекрови. Та встретила нас на пороге с таким видом, будто мы принесли ей чуму. 
 
— Ну, заходи, несознательная, — буркнула она, пропуская Катю вперед. — Буду вкладывать в тебя знания, раз мать не справляется. 
 

Я села в прихожей, слушая, как за стеной разворачивается «урок». Это не было объяснением. Это был монолог, полный едких замечаний и унижений. 
 
— Куда уставилась? В потолке ответ ищешь? У нас в роду все с техническим складом ума, одна ты пошла в мать — гуманитарий бесполезный. 
 
Я не выдержала и зашла в комнату. Катя сидела, сгорбившись над учебником, и тихо плакала. 
 
— Хватит, — сказала я твердо. — Больше этого не будет. 
 
Свекровь презрительно усмехнулась. 
 
— Разумеется, не будет. Я не намерена тратить время на безнадежные случаи. Она ведь даже на Сергея не похожа. Слишком мягкая. Слишком… чужая. 
 

Я схватила Катю за руку и вывела из квартиры. Мы шли молча, держась за руки, как два соратника, вырвавшиеся из западни. 
 
Дома я потребовала от Сергея объяснений. Почему его мать позволяет себе такое? Он долго молчал, глядя в окно, а потом произнес: 
 
— Может, она и права. Может, ты что-то скрывала от меня все эти годы. 
 
Оказалось, годами его родные нашептывали ему о том, что Катя не его дочь. А недавно они и вовсе нашли ему «настоящую» семью — какую-то женщину с сыном-отличником, в котором Сергей с матерью увидели «родственную душу» и «продолжателя рода». Он, оказывается, тайно помогал им, считая того мальчика своим сыном.
 
Я не стала спорить. Собрала вещи, и мы с Катей переехали к моей сестре. 
 

Год прошел в судебных тяжбах. Он подал на оспаривание отцовства. Экспертиза, к его немому потрясению, доказала обратное. Но было уже поздно. Мы продали квартиру, я получила свою половину, и жизнь медленно начала налаживаться. 
 
Катя пошла в художественную школу. Оказалось, у нее настоящий талант. Вчера у нее была первая выставка. Ее акварели висели в светлом зале, а она сама, повзрослевшая и умиротворенная, принимала поздравления. 
 
Я увидела его в дверях. Сергей стоял и смотрел на одну из картин — нежный, размытый акварельный пейзаж. Он подошел к Кате. 
 
— Красиво, — сказал он глухо. — У меня в юности тоже неплохо получалось. Но мне запретили, сказали, что это несерьезно. 
 
Катя молча кивнула и отошла к своим друзьям. Он постоял еще немного, потом повернулся и вышел. Я смотрела ему вслед и понимала, что он остался там, в том мире, где любовь измеряется оценками по алгебре, а родство — схожестью характеров. А мы с дочерью были свободны.