– Как не поможешь? Она же твоя мать! – бумеранг вернулся к той, которая его безжалостно запустила

Этот звонок я ждала всю жизнь. Не осознавала, не признавалась себе, но ждала. И вот он прозвенел. 

— Алё? 

— Катя, это соседка, Мария Степановна. Извини за беспокойство. Твоя мама с лестницы упала. Перелом сложный, в больницу её увезли. Помощь нужна, уход… Я, конечно, заглядываю, но одной не справиться. Верочка далеко… 

Голос у соседки был виноватый, будто она просила за себя. Я смотрела в окно, где мой муж Леша качал на качелях нашего малыша. 

— Как далеко? — спросила я ровно. 

— В Берлине же она, замужем там. Говорит, с работы не отлучиться. Мама твоя не жаловалась, но видно, как трудно… 

Я помолчала. В груди не было ни злости, ни даже удовлетворения. Пустота, которую я годами заполняла своей новой семьей, лишь глубже втянула в себя этот звук — голос из прошлого. 

— Клавдия Степановна, вы очень добры, что помогаете. Но я не приеду. 

— Как?.. Да она ж мать твоя! — в голосе старушки послышался испуг. 

— Именно поэтому. Она сама когда-то четко решила, у кого только одна дочь. Помните, когда у Лёши сердце прихватило? 

Тишина в трубке. Та история облетела всех знакомых. 

Мое детство было учебником по экономии. Я донашивала вещи двоюродных сестер, а на новый год находила под елкой фрукты и одну куклу, которую сама же и зашивала. Когда родилась Верка, в дом словно ворвался праздник. У нее были игрушки из рекламы, платья с кружевами, а позже — самые дорогие репетиторы. Я научилась не просить. Мои «хочу» тонули в материнском вздохе: «Потом, дочка, не время». Потом так и не наступало. 

Самым горьким был отказ оплатить учебу. Я мечтала о языковом факультете, но бюджетных мест не было. 

— Иди на библиотечное, — сказала мама, разбирая дизайнерские обновки для Вероники. — Пригодится. Денег на твои языки нет, сама понимаешь. 

Лёша появился в моей жизни тихо, как спасительный берег. Сирота, который жаждал семьи сильнее, чем я. Он вбивал гвозди в маминой даче, красил забор, чинил старый телевизор, с надеждой глядя ей в глаза. Его называли «золотым человеком», пока он был полезен. 

А потом у него остановилось сердце. Буквально. Врач в реанимации показал пальцами сумму — стоимость шунтирования, которое нельзя было ждать. 

— Мам, умоляю, одолжи. Мы все вернем, — с волнением попросила я. 

— Детка, откуда у меня такие средства? — ее тон был спокойным. — Соберите с друзей, возьмите ссуду… Я бы рада, но нет возможности. 

Мы продали всё, что могли. Друзья кидали в общую копилку, кто сколько мог. А через три дня Вероника выложила фото с отдыха на Мальдивах, с восторгом благодаря «самую лучшую маму за незабываемый подарок». 

Тогда во мне что-то переломилось. Окончательно и бесповоротно. Я вылечила мужа, мы выплатили долги. Я вырастила сына в атмосфере, где слово «любовь» не было пустым звуком. 

— Катя, она же старая, больная… — Клавдия Степановна пыталась достучаться. 

— Я знаю. И у нее есть дочь, которую она бесконечно баловала. Та, для которой не жалели ничего. Пусть она и поможет. Или пусть мама продает квартиру — ту, что могла бы стать моим университетом или спасением для моего мужа. Эти деньги обеспечат ей сиделку. 

Я вежливо попрощалась и отключилась. Лёша, зайдя в комнату с сыном на руках, вопросительно поднял бровь. 

— Это судьба, — тихо сказала я. — Возвращает долги. 

Я подошла к ним, прижалась щекой к куртке мужа, вдохнула запах шампуня в волосах сына. Здесь была вся моя вселенная. Теплая, живая, настоящая. 

Где-то там, в прошлом, упал бумеранг, который моя мать когда-то метнула в меня со всей силы.