Димка родился, когда мне было пять. Отец ушёл от нас, когда мне исполнилось пятнадцать, а Димке десять. Так просто и буднично ушёл, что сердце леденело

-  Я ж говорил тебе, Тань, ну не хочу я второго ребёнка. Не тянем мы. Как в воду глядел...

Димка родился с ДЦП. Он научился ходить, но выглядело это так, что я себя чувствовал уютнее, когда рядом со мной брат катался на своём кресле. Говорил Дима плохо. «Проблемы с речью» так это называлось. Зрение и слух Димы тоже были далеки от нормальных. Папа, видимо, терпел, пока мог. А потом не смог. На работе у него случился роман с администраторшей по имени Соня. Соня была красивой, лёгкой и беззаботной ей не нужно было ухаживать за больным ребёнком, не забывая о здоровом старшем.. А одна я? вскрикнула мать в ужасе. Потяну? Как же ты можешь, сволочь! Как ты так можешь?!

Она присела на корточки у стены, прижав кулаки к груди и замотав головой. Отец взял большую спортивную сумку со своими вещами из комнаты.. Денис, как в школе дела? спросил он у меня на выходе.

Я бы сказал ему, как в школе дела, но не привык огрызаться с отцом. Нормально. буркнул я себе под нос. Ну, ясно. Ты, давай это… мать не обижай! Ну, я пошёл.

Я мать не обижай. Угу. Дождавшись, когда замок на входной двери щёлкнет, я подошёл к маме. Вставай, мам. Ты пугаешь Димку.

Он сидел на своём кресле с большими колёсами и смотрел на нас большими напуганными глазами. Без слёз, но от этого было не легче. Мама, вставай! зашипел я на неё. Не надо. Не стоит он того. Я тебя не брошу! Вместе как-нибудь.

Стали как-то жить без отца. Димка особо не скучал читал себе свои книжки, неловко поправляя очки на носу. Умственные способности Димки были в пределах нормы, читать он любил. Учился брат на дому. На улицу выезжал по возможности, когда кто-то из нас был свободен. А кто из нас был свободен? Мать работала на двух работах, чтобы оплачивать Димке массажи и лекарства. Я пошёл в Макдак, кричать «Свободная касса!», и к девятнадцати годам был уже менеджером и всерьёз встречался со своей коллегой, Наташей. Может, я фам погуялю? старательно выговаривал Димка.

Ему было тоскливо постоянно одному. Дима старался по дому ходить сам, игнорируя коляску. Но несмотря на почти непрерывное лечение и реабилитацию, ходил все равно плохо. Какой сам? Ну, какой сам? Такие времена сейчас. А ты даже убежать не сможешь.

Димка не мог убежать, мы не могли позволить себе сиделку так и жили. Я всё реже бывал дома, откупался от матери половиной зарплаты. Отношения с Наташей затянули меня всего целиком. Института в моей ситуации мне всё равно было не видать, как своих ушей. А в армию меня не отпустила мать. Поднапряглась, перерыла все свои связи, и сделала мне военник. Видимо, перенапряглась. Осенью того года, когда мне должно было исполниться двадцать, а Димке пятнадцать, мать стала чахнуть. До последнего она не шла в больницу, потому, что «некогда!». В итоге, когда маму увезли на скорой, у неё уже была такая запущенная форма рака, что врачи только плечами пожимали. «Мы ж не Боги». Не бросай Димку, слышишь? шипела на меня уходящая мать. Мам, побереги силы… не напрягайся так. Денис… поклянись мне, что не бросишь брата! Поклянись!

Я, кажется, поклялся. Не помню точно. Мне было плохо. Она уходила и оставляла меня со своей, по сути, проблемой один на один. А я был молод и хотел жить, как все. Любить, пить, тусоваться, гулять. Может даже жениться, и создать свою семью. Свою!

Наташа въехала к нам сразу, после похорон матери. На похоронах, надо отдать должное, она была очень активна помогала и делом, и деньгами. Когда она на правах хозяйки стала жить в квартире, первое, что сделала Наташа, отобрала у Димы книжку и попыталась сделать из него полноценного члена общества. Приобщить к труду за деньги. Зачем тебе книжка? Учёным всё равно не будешь!

Труд Димке никак не давался. Рукоделие не шло, интернет не хотел осваиваться, мыловарение чуть не стало причиной пожара, плюс Наташке пришлось отскребать весь вечер пол в кухне. Ну вот и зачем он такой? прагматично заметила моя невеста. Наташ, во-первых тише. А во-вторых он мой брат. Есть же специальные заведения для таких. Не хочу слушать даже!

Но она меня в конце концов додавила. Ночная кукушка, сами понимаете. Сама похлопотала в органах соцзащиты и ничего не понимающий, напуганный Димка отправился в интернат. Я чувствовал себя двояко. С одной стороны, облегчение. С другой меня грызла совесть. Наташка, впрочем, быстро успокоила меня. Мы поступили правильно. В хорошее место его сдали. Чего ты угрызаешься? У вас батя живой, ему что-то не совестно. А мы ездить к нему будем. Дома мы всё равно ему не уделяли должного внимания.

Мы и правда ездили к Димке в гости. Но недолго. И не так часто, как хотелось бы. Кроме того, что у нас были свои дела и хлопоты, Димка не особо располагал к тому, чтобы его навещать. Он перестал разговаривать совсем. Замкнулся и молчал, сидя у окошка и глядя на улицу.

Однажды сотрудница интерната сказала мне: Вы уже не ездили бы, что ли. Только душу ему травите. Через пару лет переведут братца вашего в психоневрологический взрослый, и забудьте его. Вы свой выбор сделали.

Через пару лет я уже и правда будто забыл, что у меня когда-то был брат. Жил своей жизнью да жил. С детьми не торопился. Во мне жил подсознательный страх, что ребёнок родится больным. Наташка детей хотела, но я был непреклонен. Успеем. Живи спокойно, мы ещё молодые.

Способ, которым Наташа надумала решить свою проблему, был под стать её целенаправленной безжалостной натуре. Она мне изменила. У нас дома, в нашей кровати. Я застукал их совершенно случайно. Врезав Наташкиному любовнику, я сел у стены, где когда-то сидела моя мать, которую предал отец. В голове почему-то стучали слова: «Не бросай Димку!» Почему-то именно эти слова. Фоном были какие-то шумы. Я прислушался. Говорила Наташа: А что мне было делать? Я хочу ребёнка, а ты предохраняешься!

Мне стало тошно. Она не просто мне изменяла, она хотела родить и повесить на меня чужого ребёнка. А мой брат заперт в интернате. Боже, что же я за идиот! Уйди! Ну, Деня, ну ты чего? засюсюкала Наташа.

Я встал и посмотрел на неё. Не знаю, что было в моих глазах, но она попятилась. Быстро собирай своё барахло, и проваливай!

Вечером я напился, а наутро поехал к матери на кладбище. Постоял у могилы с опущенной головой. Знаю, мам. Я всё знаю.

Когда я оформлял бумаги, чтобы забрать Димку домой, заведующий спросил, глядя на меня с презрением: А потом что? Снова сдадите, если мешать будет?

Я мог ему ничего и не объяснять, но ответил: Больше не сдам. Но стоит оно того. Вы ещё молодой. Будет своя жизнь. Может подумаете?

Ну уж нет! Теперь если своя жизнь и будет, то пусть принимают меня с Димкой. Или никак. Оставалось самое сложное посмотреть в глаза брату.

Димке уже исполнилось девятнадцать. Столько мне было, когда умерла наша мать. Выглядел он, конечно, ужасно. Кому они там нужны, чтобы ухаживать как следует? Я выкатил его, небритого и исхудавшего, на новеньком кресле, купленном специально для него. Димка по-прежнему молчал и инертно смотрел в никуда. Я довёз его до машины, помог сесть, пристегнул. Димке, казалось, было всё равно, что с ним происходит. Я достал с заднего сидения книжку Джека Лондона и положил Диме на колени. Он посидел минуту, взял книгу в руки и посмотрел на неё. Из глаз Димки по небритым щекам хлынули слёзы градом. Он посмотрел на меня. Кута? Что? Кута мы? прошелепявил Дима.

- Домой. – он молчал, глядя на меня. – Прости меня, брат! Прости, если сможешь…